— Маша, — он принял пустую кружку из ее рук и поставил на небольшой походный столик рядом с ее кроватью, — давайте еще раз спокойно все обсудим. — Лобанов осторожно взял ее ладони в свои и поднес к губам, прошептав:
— Позвольте сказать вам о моей любви, против которой, несмотря на все мои попытки забыть вас, я оказался бессилен. — Он слегка склонил голову перед ней и произнес уже несколько громче:
— И если вы примете мою любовь, то, клянусь своей честью и состоянием, никогда не пожалеете об этом. Я не позволю ветерку дунуть на вас, не допущу пылинке сесть на ваши плечики. Обещаю, что вы будете с радостью приняты при дворе, а император выразил желание стать крестным отцом нашего первенца.
— Побойтесь бога, ваше сиятельство! Я все больше убеждаюсь, что вы постепенно сходите с ума. Скажите, как иначе понимать те бредни, что вы позволяете себе изрекать? — От возмущения Маша не слишком заботилась о выборе слов. — Вы несете полнейшую чушь, граф, и даже не отдаете себе отчета в этом! О каком первенце может идти речь, если я замужем и хочу ребенка только от своего мужа? Конечно, я чрезвычайно благодарна Государю за изъявленное им желание, но я не думаю, что он захочет стать крестным отцом ребенка, чьи родители — ссыльнокаторжные.
— Так вы ждете ребенка? — Граф вскочил со своего места и посмотрел на нее сверху вниз, и, бесспорно, в его глазах было неподдельное отчаяние.
Маша пожала плечами:
— К сожалению, пока нет! Но я не теряю надежды, что это произойдет в самое ближайшее время!
— Ну, так я вас смею уверить, что этого не произойдет никогда! — воскликнул Лобанов с откровенным торжеством в голосе. — Даже в случае нашего отказа выйти за меня вы никогда, слышите, никогда не увидите вашего Митю! У меня в кармане распоряжение обер-прокурора доставить опасного государственного преступника Дмитрия Гагаринова в Петропавловскую крепость для проведения тщательного дознания по известным вам обстоятельствам — подготовки и успешного осуществления нескольких побегов каторжных из острога.
— Будьте вы прокляты, граф! — произнесла Маша устало и, стараясь не потревожить раненую спину, прилегла щекой на подушку. — Оставьте наконец меня в покое! Я устала и больше не хочу слушать, как вы наводите тень на плетень, стараясь убедить меня предать собственного мужа. — Она попыталась натянуть на себя одеяло, но от сильнейшего рывка оно полетело на пол.
И в следующее мгновение граф сдернул ее за руку на пол и зажал ей рот ладонью.
— Ах ты, дрянь! — прорычал он, срывая с нее рубашку. — Не хочешь меня по-доброму, значит, терпи по-плохому!