— Нет, она остается, и, вероятно, они еще и потому задерживаются, что это их последняя ночь вместе…
Маша не договорила. В дверь тихо постучали. Это был условный стук: два длинных, три коротких удара.
Маша соскочила с полатей, подбежала к дверям и отодвинула засов. На пороге стояла Прасковья Тихоновна, а из-за ее спины выглядывал радостно улыбающийся Антон.
— Ну что, Антоша? Все удачно? — Маша от волнения прижала руки к груди, не заметив, что Митя подошел следом и обнял ее за плечи.
— Лучше не бывает! — ответил Антон. — Только-только мы от Кузевановых груз забрали и в тайге спрятали, как казаки нагрянули и ну давай весь обоз шерстить. Но так ничего и не нашли, опередили мы их! — Он смял в ладонях картуз и от избытка чувств прихлопнул его кулаком. — Помните, Мария Александровна, Зосиму и Маркела? Если бы не они со своей немереной силушкой, то мы с Васеной вряд ли бы так быстро управились. Привет они вам посылают и, говорят, частенько вспоминают, как добирались с вами до Читы. Кузевановы тоже очень рады и за вас, и за Дмитрия Владимировича.
Желают вам всяческих успехов и письма князю и княгине непременно передать обещались.
— Спасибо тебе, Антон! — Митя подошел к слуге и обнял его. — Я слишком многим тебе обязан, чтобы отблагодарить за все одними только словами. Пока на большее я не способен, но ты знаешь, в долгу я не привык оставаться!
— Не стоит, барин! — Антон усмехнулся. — Дай бог теперь с заимки выбраться. Казаки так и шныряют вокруг, словно чуют, что мы поблизости.
— Еще бы им не шнырять, — вздохнула Прасковья Тихоновна, — Мордвинов рвет и мечет: граф дал ему всего неделю, чтобы поймать вас. Вчера опять вызывал меня и так уж и сяк обхаживал… Про Васену сильно пытал, дескать, не могла она вас увести через перевал тайными тропами? — Хозяйка опять вздохнула и перекрестилась. — Вам сегодня еще до рассвета следует уйти. У Мордвинова чутье-то волчье. Не дай бог, сюда с обыском нагрянет. Попробуй объясни тогда старому черту, отчего я на заимке пропадаю, когда дома в огороде все от жары погорело, Хватайка голодная воет, Лукерья в постели пластом лежит…
— Прасковья Тихоновна, — Маша обняла ее за плечи, — мы всю жизнь будем помнить вашу доброту и детям своим, и внукам расскажем. Мы же понимаем, чем вы рискуете, помогая нам…
— А у меня вся жизнь рисковая! — махнула рукой казачка и озорно подмигнула мужчинам. — Вы думаете, этот подвал, где вы таитесь, недавно появился? Ведь со стороны подпола и не заметишь сразу, что за стеной еще одна комнатенка имеется. Ее мой тятя с особым умыслом строил. А он человек здесь знаменитый был. Между прочим, его тоже из России сюда сослали. Барыня его, рассказывал, шибко осерчала, когда он по молодой дурости пропил-прогулял пять тысяч, которые молодому барину должен был передать. Так он за пятнадцать лет в Сибири не только хозяйство справное завел, но и эти пять тыщ барину своему вернул. Тот его простил, назад звал. Но тятя — ни в какую. Да и что, спрашивается, ему в России искать, опять барщину справлять? А здесь он паром держал через Аргунь, пока мост не построили, торговлей занимался… И всегда за святое дело почитал беглому помочь, если он из «несчастных», а не злыдень какой. Убивцев да насильников он терпеть не мог! — Прасковья Тихоновна вздохнула. — Захар мой и не знал даже ни об этой комнате, ни о подземном ходе, что прямо к пещере вас выведет.