Но одного она придерживалась неукоснительно: за трапезой говорить только о Святом Писании, а так как Митя был не слишком силен в «Деянии апостолов», о чем старица любила порассуждать, то предпочитал отмалчиваться. Во время их первого совместного обеда, хотя бабка ела свою кашу в избушке, а он свою похлебку за ее порогом, она сгоряча метнула в него поленом, когда он весьма опрометчиво поинтересовался, кто жил и том балагане, в котором лежала сейчас Маша.
После трапезы Феодосия долго сердилась и не разговаривала с ним. И только когда он трижды побожился, что впредь и слова не молвит за столом, она сказала, что во время трапезы ангелу охраняют обедающих, а он своей болтовней чуть не отпугнул их и не привлек тем самым бесов, у которых нет милее занятия, чем искупаться в мисках и напустить порчу на человека.
Но чуть позже она все-таки поведала Мите, что в балагане проживала старица Олимпиодора, которая отдала богу душу два года назад, и с тех пор ее более чем убогая келья пустовала. Правда, Феодосия призналась, что в прошлом году у нее жила там коза с двумя козлятами.
— Хорошая была коза, молока много давала, но по весне пришел ирбис[54] , а двери у балагана плохонькие, и сволок, срамник, и козу и козлят, — сокрушалась старица, — сожрал их, ненасытная утроба, а потом вкруг моей кельи принялся похаживать, хвостом покручивать. Я ведь его, как тебя, Митрий, видела. Усядется супротив двери и ну давай намываться лапой! Только не зверь то был, а сам сатана в его обличье, глаза-то у него желтые, кошачьи, как у того ирбиса, вот он в него и воплотился. Даром, что ли, так креста и молитвы пужался? Осеню его, бывалочи, крестным знамением и молитву творю: «Господи Вседержителю, боже сил и всякия плоти, не остави мя грешнаю, не даждь места лукавому демону обладати мною, укрепи бедствующую и худую мою руку и пастави мя на путь спасения и милостив буде ко зверю лютаму, ибо не ведает он, что творит!» — ирбис тут же хвостом по бокам как вдарит, и в кусты. — Феодосия перекрестилась и, вздохнув, добавила:
— Неделю так вокруг да около ходил, пока Сидор да Мокей со скиту не пришли и не стреляли в него пару раз. Только тогда и убег!
— Так здесь неподалеку еще люди есть? — удивился Митя. — Что же вы раньше мне не сказали?
— А потому не сказала, что ходить в скиты тебе не следует, — проворчала Феодосия. — Духовник наш Елисей дюже строгий и сердитый! Того гляди прогневается, ежели узнает, что я вас приветила. Пущай и не указ он мне, но и распрей с ним не желаю. — Она перекрестилась:
— Боже, очисти мя грешнаю и избави от лукаваго, дай мне, рабе Твоей, без напасти прейти от всякага зла противна! — И погрозила Мите пальцем. — Сиди ужо! Надобно будет, сама к Елисею пойду и обскажу все как следует…