Сердце Мередит, казалось, перестало биться: слишком неожиданно-мучительным оказался этот прямой вопрос. Отчаянно пытаясь найти подходящий случаю легкомысленный ответ и вернуть прежнее настроение, она окинула его комическим взглядом несправедливо оскорбленной жертвы и начала укладывать доску в коробку. — — С вашей стороны очень мило намекнуть на то, что в далекой юности я была завистливой и корыстной, мистер Фаррел. Ты и так достаточно унизил меня, выиграв все мои денежки!
— Ты прав, — подражая ее беззаботному тону, ответил Мэтт, потрясенный вырвавшимся у него вопросом и взбешенный на себя за то, что неожиданно начал интересоваться, по каким причинам она так долго оставалась замужем за ним. Поднявшись, он начал разбрасывать уголья, чтобы ночью они не вспыхнули и не наделали пожара, а когда поднялся с колен, уже успел полностью овладеть собой.
— Кстати о деньгах, — заметил он, пока она водворяла коробку обратно на полку, — если ты собираешься снова выступить гарантом долга компании, по крайней мере не мешало бы настоять, чтобы банк твоего жениха согласился освободить тебя от гарантии через два-три года. Это достаточно долгий срок, чтобы убедиться в платежеспособности клиента.
Обрадованная сменой темы, Мередит обернулась:
— А банки имеют право делать это?
— Спроси своего жениха.
Мэтт расслышал сарказм в собственном голосе и мгновенно возненавидел себя за неуместную глупую ревность, но тут же, не успев опомниться, выпалил:
— И если он не согласится, найди другого банкира. Мередит поняла, что оказалась на зыбкой почве, но не могла сообразить, как там очутилась.
— «Рейнолдс Меркентайл», — терпеливо объяснила она, — оставался банком Бенкрофтов почти целое столетие. Уверена, знай ты состояние наших финансов, сам согласился бы, что Паркер более чем сговорчив.
Совершенно нелогично раздраженный настойчивой защитой Паркера, Мэтт намеренно холодно сказал то, что хотел сказать весь вечер:
— Это он подарил тебе кольцо, которое ты носишь на левой руке?
Мередит настороженно кивнула.
— У него паршивый вкус. Чертовски уродливая штука.
Он объявил это с таким великолепным презрением и, честно говоря, был настолько прав относительно кольца, что Мередит едва сдержала рвущийся наружу смех. Мэтт стоял неподвижно, вызывающе подняв брови, словно подначивая ее возразить, и Мередит закусила губу, пытаясь не хихикнуть.
— Это фамильная драгоценность.
— Настоящая дешевка.
— Но фамильная ценность это…
— Это любой предмет, — перебил он, — дорогой нам по воспоминаниям, слишком уродливый, чтобы попытаться продать его, и слишком ценный, чтобы выбросить.