Мэтт откинул голову, закрыл глаза и судорожно сглотнул, пытаясь избавиться от застрявшего в горле комка слез.
— Простить тебя? — выдохнул он. — За что?
— За то, что все эти годы ненавидела тебя. Мэтт вынудил себя открыть глаза и взглянуть в прекрасное лицо.
— Твоя ненависть не может сравниться с той, какую в этот момент я испытываю к себе.
Сердце Мередит сжалось от беспощадного раскаяния, которое она увидела в глазах Мэтта. Он всегда казался ей таким неуязвимым, безжалостным, что Мередит считала его неспособным на глубокие чувства. Может быть, она была тогда слишком молода и неопытна? Но как бы то ни было, теперь она была готова на все, чтобы утешить и ободрить его.
— Все прошло. Не думай больше об этом, — мягко попросила она, приникая лицом к его груди, но он, казалось, не слышал ее.
Минуты текли в молчании. Наконец Мэтт заговорил снова, и Мередит поняла, что он не может больше ни о чем думать.
— Тебе было очень больно, когда все это случилось? — выдавил он наконец.
Мередит опять попыталась уговорить его не думать о прошлом, но ясно осознала, что он просит разделить с ним беды, которые по праву должен был делить с ней много лет назад, и предлагает запоздалую возможность обратиться к нему за утешением, в котором Мередит так нуждалась. И она постепенно поняла, что хочет этого даже сейчас. Стоя в кольце его рук, она ощущала медленное успокаивающее поглаживание его ладони по голове и плечам и неожиданно годы отлетели прочь, растворились и исчезли, и ей было не двадцать девять, а восемнадцать, как тогда, а ему — двадцать шесть, и она была влюблена в него… Мэтт был силой, опорой и надеждой. Безопасностью и защитой.
— Я спала, когда все началось. Что-то разбудило меня… какое-то странное чувство, и я включила лампу. А когда посмотрела вниз, увидела, что простыня и одеяло намокли от крови. Я закричала. — Мередит остановилась и лишь через несколько мгновений заставила себя продолжать:
— Миссис Эллис только вернулась из Флориды, она услышала и разбудила отца. Вызвали «скорую». Тут начались схватки, и я умоляла отца дозвониться до тебя. Потом помню только, как санитары выносили меня из дома на носилках, и сирены… вопили, вопили в ночи. Я пыталась закрыть уши, чтобы не слышать этого воя, но мне все время делали уколы, и санитары держали меня за руки.
Мередит прерывисто вздохнула, боясь, что если попытается заговорить, снова расплачется, и рука Мэтта легла ей на спину, притягивая ее ближе к жесткому телу, и она наконец нашла в себе мужество ответить.
— И следующее, что я помню, писк какого-то аппарата, а когда открыла глаза, увидела, что лежу на госпитальной постели и от рук отходит множество пластиковых трубок. Светило солнце, а рядом сидела медсестра, но когда я попыталась расспросить ее о ребенке, она погладила меня по руке и велела не беспокоиться. Я сказала, что хочу видеть тебя, но она ответила, что ты еще не приехал. Когда я снова открыла глаза, была ночь, а у постели толпились доктора и сестры. Я и их спросила о ребенке, а они уверяли, что мой врач сейчас придет и все будет отлично. Тут я поняла, что мне лгут. И тогда попросила… нет, — поправилась она с грустной улыбкой и, подняв голову, взглянула на него, — велела им впустить тебя, потому что знала — они не посмеют лгать тебе.