Ассистент, широко разведя руки, немедленно подбежал к белокурому гиганту и привычным жестом протянул микрофон.
— Вонючим черномазым обезьянам отрывают хвосты и головы! — четко проговорил Дэйв и скрипнул зубами. — Это ты, ниггер, который трахнул собственную задницу! Ты мертв! Понял?!
С этими словами он отшвырнул в сторону микрофон и рекламщика, чуть не оторвав последнему руку, и лишь потом снял халат.
Спружинив на канатах, толстяк ассистент подхватил здоровой рукой услужливо протянутый звукоусилитель и, смело влетев на середину ринга и задыхаясь от восторга, заверещал:
— Это был Красавчик Дэйв! Все-таки больно он дерется, господа!
Появившийся на ринге рефери выгнал толстяка за канаты, жестом остановил овации и торжественно, приняв величественную позу, произнес:
— Приготовились…
«Мэдисон» замер. Тишина становилась все более тонкой и хрупкой; секунды ползли, словно пьяные улитки с вечеринки…
Гонг! И трибуны взревели с новой силой.
— Ты готов умереть, сукин сын? — заорал Горилла Лэбс и бешеным быком набросился на Красавчика Дэйва.
Размашистая оплеуха звонко обрушилась на щеку блондина, разбрызгивая во все стороны искрящиеся капли пота. Дэйв отшатнулся и стал медленно заваливаться на спину, вращая огромными ручищами, словно мельница крыльями. Тяжелое тело с грохотом рухнуло под визг и свист публики.
Лэбс довольно ухмыльнулся и шагнул вперед.
Синие в звездах борцовки внезапно взлетели вверх — и дальше Лэбс продолжал двигаться лишь по инерции. Сильнейший удар, обрушившийся на его шею и уши, лишил чернокожего борца возможности что-либо предпринять. Ноги Красавчика Дэйва, сплясав на лоснящемся загривке Гориллы свой разрушительный танец, неумолимо влекли несостоявшегося победителя на пол. Тем не менее, падая, Лэбс успел выставить вперед руки.
На западной трибуне человек по имени Рассел Нэш — крепко сбитый мужчина средних лет в строгом сером плаще — устало прикрыл глаза, до того равнодушно взиравшие на ринг. Шум зала отдалился, затих, и в сознании Нэша гнусаво зазвучала тягучая мелодия шотландской волынки…
…Звуки волынки утонули в конском топоте. Малиновые стяги трепетали под холодными влажными поцелуями ветра, приносившими запах конского пота и разгоряченных человеческих тел. Коричневые фигуры, по пояс погруженные в молоко утреннего тумана, медленно надвигались на черно-серые шеренги, ощетинившиеся длинными пиками.
Небо на востоке бледно зарумянилось…
Красно-голубой шар стремительно катался по белой поверхности ринга. Несчастный рефери вцепился короткими ручками в канаты и завис на них, смешно поджав толстые ноги.