— Ты дрожишь, Оге?
— Начинаю.
— Что у тебя болит?
— Только ноги.
— Как ты думаешь, сколько длится прилив?
— Часа три-четыре.
— Почти четыре. Хотела бы я знать, как ускорить его, но эта тайна мне не ведома. Я бы хотела попросить Одина, бога Ветров, выдуть воду из залива, но не знаю как.
— Чем ты поможешь мне, Китти?
— Вот этим, — она указала на котел, который лизали языки пламени.
— Ты это делаешь для меня или назло Рагнару?
Кончики ее губ поползли вверх, а лицо стало круглым, как луна.
— Что?
— Ты и сама знаешь, Китти.
Она погрузила руку в котел и облако пара окутало ее лицо. Она сразу наполнила деревянную кружку, принесенную под накидкой и, с трудом дотянувшись, поднесла ее к моим губам.
Это был всего лишь крепкий мясной бульон, я выпил его с благодарностью, хотя дрожь пробирала меня сильнее и боль в ногах усилилась.
Неожиданно я был потрясен ужасной мыслью.
— Китти! Ты надеешься поддержать во мне жизнь с помощью супа?
— А на что еще мне надеяться? Я же не могу остановить прилив.
Я никогда не считал ее красивой. Я чуть не рассмеялся, подумав об этом — скиталец должен думать о смерти, о путешествии в неведомое, о ледяном дыхании, которое настигает мужчин, кто обречены совершить девятидневное странствие в Хель. Сейчас Китти казалась мне красивой, потому что впервые на моей памяти ее раскосые глаза блестели от слез, а уголки губ кривились от жалости.
Я едва не расхохотался из-за ее попытки оттянуть мой смертный час при помощи супа. Приливу осталось пройти еще полпути, чтобы утопить меня. Или же чудовищу из морских глубин заплыть в устье реки и пожрать меня. Я страстно желал умереть в битве.
Были известны случаи, когда сильного и смелого раба освобождали от ошейника и полевых работ и брали на борт боевого корабля, отправлявшегося в набег на христианские страны. Тогда меня могла бы выбрать валькирия, которая отнесла бы мое окровавленное тело в Вальгаллу.
Прибрежный ветер доносил крики и смех. Чаши наполнялись до краев, и длинные усы становились белыми от пены…
…Ужас наполнял сердце, высоко вздымались языки пламени. Сколько желтого золота, сияющего серебра и сверкающих самоцветов можно было вывезти из христианских стран. Дети Одина грабили монастыри и убивали священников в белых балахонах. Потом они возвращались лебединой дорогой, и вода заливалась в отверстия для весел — так глубоко сидели в воде корабли.
Китти ушла и вернулась, волоча за собой древесный ствол.
Она дала мне еще одну порцию бульона, на этот раз более крепкого. Затем обрубила ветви на стволе и протянула мне третью чашку.