Остальные ехали в Лондон на сэрратском автобусе. Но у нас с Беном был родстер “Триумф”, принадлежащий Стефани, ведь Стеф была молодчиной, Стеф была бескорыстной. Стеф вела его всю дорогу от Обана до Глазго, чтобы Бен мог попользоваться им неделю и вернуть, когда курс возобновится. Именно так вспомнилась мне Стефани – в точности так, как она предстала передо мной в машине, – бесплотный, дразнящий образ, наша с ним женщина – женщина Бена.
– Итак, кто же или что же такое Стефани? Или, как всегда, ответом мне станет громкое молчание? – спросил я его, открывая “бардачок” в тщетной попытке найти следы ее присутствия.
Громкое молчание длилось мгновение.
– Стефани – это свет для безбожников и образец для добродетельных, – серьезно ответил он. И потом более неодобрительно: – Стефани представляет немецкую часть семьи. – Он и сам был больше по немецкой линии, любил говорить он в более кислом настроении. Он говорил, что Стеф была со стороны Арно.
– Она хорошенькая? – спросил я.
– Не будь вульгарным.
– Красивая?
– Не так вульгарно, но еще не тепло.
– Тогда какая же она?
– Она – совершенство. Она лучится. Она бесподобна.
– Значит, красива?
– Да нет, деревенщина. Изысканна. Sans pareil [9]. Умна так, что и не снилось никакому Кадровику.
– А кроме этого, что она для тебя? Кроме того, что она немчура и хозяйка этой машины?
– Она седьмая вода на киселе моей матери. После войны она приехала к нам жить в Шропшир, и мы вместе выросли.
– Значит, она твоего возраста?
– Если вечность можно измерить, то да.
– Как бы названная сестра.
– Была несколько лет. Мы вместе носились как сумасшедшие, собирали на рассвете грибы, трогали пипки друг у друга. Потом я отправился в школу-интернат, а она вернулась в Мюнхен, чтобы продолжать быть немчурой. Конец детской идиллии – и назад к папочке в Англию.
Так вежливо он не говорил ни об одной женщине, ни о себе.
– А теперь?
Я испугался, что он снова отключился, но в конце концов он мне ответил:
– Теперь все не так весело. Она пошла в художественную школу, подцепила какого-то психа-художника и стала жить в доме, полученном в приданое, на Западных островах Шотландии.
– А почему же тогда все не так весело? Ты не нравишься ее художнику?
– Ему уже никто не нравится. Он застрелился. По неизвестным причинам. Оставил записку в местном совете, в которой извинялся за эту неприятность. Никакой записки для Стеф. Они не были женаты, что еще больше сбило с толку.
– А теперь? – снова спросил его я.
– Она все еще живет там.
– На острове?
– Да.
– В особняке, полученном в приданое?
– Да.
– Одна?