Гзак опрокинул в себя полную чару вина и сыто рыгнул, вернув черниговского боярина в реальность.
— Вам, христианам, вино пить нельзя, — заметил Гзак.
— Вино не пьют сторонники Мухаммеда, не Христа, — поправил Ольстин Олексич.
— Ошибся, — хохотнул окончательно успокоившийся после недавней вспышки ярости хан. — Конечно же, я вспомнил! Ваш бог любил пьяных, однажды он даже превратил воду в вино. Скажи, боярин, он не может сделать это еще раз? Клянусь, если твой бог превратит любую из степных рек в винный источник — тотчас стану христианином!
Руки юноши, прислуживавшего хану за едой, дрогнули, и комки вареного несоленого риса рассыпались по ворсу ковра.
— Отец! — с горечью и укоризной сказал юноша, поставил прямо на землю блюдо с остатками еды и, вспыхнув, бросился прочь.
— Мой сын, — пояснил невозмутимый Гзак, смахнув крошки рядом с собой. — Был воин, а как крестился, стал словно девица красная. То не скажи, это не делай. От имени прирожденного отказывается, требует, чтобы его Романом звали, как ромея какого-то! Это с нашим-то разрезом глаз!
И Гзак жирными от мяса пальцами еще больше подтянул к вискам и без того раскосые глаза, став удивительно похожим на древние печенежские изваяния, стоявшие по степи. И снова хохотнул, довольный тягостным впечатлением, произведенным этой выходкой на ковуев, верных христиан, вынужденных терпеть все ради политических выгод.
Ухмылка Гзака сама собой превратилась в болезненную гримасу, которую самозваный хан собирался выдать за выражение повышенного внимания к собеседнику. Но, за неимением актерского дара, Гзак изобразил лишь безграничную гордыню и презрение к гостям. Ольстин Олексич остался невозмутим, в степи он повидал и не такое.
— Что ж, боярин, — сказал Гзак, — рассказывай, с чем пожаловал. Добрые ли вести от тебя услышу?
— Что считать добрыми вестями, хан?.. Как христианин, я осуждаю войну и убийство, а говорить нам придется именно об этом. Ответь мне, хан, остался ли в силе наш договор, заключенный ранее?
— Хан слова не меняет!
— И твои воины готовы выступить, когда придет время?
— Безусловно. Мне нужны только срок и место, дальше — мое дело!
— Тогда смотри!
Боярин Ольстин достал из-за голенища кривой засапожный нож и начал его острием набрасывать на вытоптанном клочке земли примитивную, но, тем не менее, ясную для собеседника схему местности.
— Вот это, — черниговец провел глубокую борозду, — граница русских земель и Половецкого поля. Мы где-то здесь, — укол острием ножа пониже борозды, — а вы — здесь, — еще один укол, левее. — Условленно, что куряне Буй-Тура должны выйти навстречу перед Сальницей, где будет переправа через Великий Дон.