Это уже было через край: в «Бурводстрое» существовали вечные проблемы с транспортом, особенно в длительных командировках. Из-за секретности работы нельзя было использовать московские машины и следовало покупать на месте какой-нибудь «жигуленок» второй половины прошлого века — на лучшее рассчитывать не приходилось.
Значит, адмирал уже походатайствовал. И не он ли умышленно ввел Принцессу в заблуждение на счет лекарства от старости и слабоумия?
— Все зависит от прикрытия, — настороженно отозвался Самохин. — По Сеньке и шапка…
— Я дала задание Хлопцу найти приличную иномарку, — с царственной снисходительностью сообщила Принцесса. — Это вам за хорошее поведение и отличную работу. Могла бы представить к ордену, но в департаменте по награждениям сидят совершенные идиотичные марксисты… Все вопросы прикрытия, в том числе и документального, обсудите с моим помощником. Он получил все инструкции. Советую ничего экстравагантного не придумывать, городок маленький, все приезжие на виду… Баринову дано задание подобрать исходные данные по истории жемчуга и его применению. Хлопец уже в Забавинске, готовит почву, легенду… Так, что еще? Командировочные расходы, транспорт, финансирование работ, дорогостоящих экспериментов и экспертиз берет на себя совбез. Адмирал Липовой сам вызвался…
Принцесса заметила оживление Самохина.
— Да, Сергей Николаевич, — подтвердила она завораживающе и печально. — Теперь понимаете, кому это нужно?.. Впрочем, ничего особенного нет, мы все подспудно стремимся если не продлить жизнь до бессмертия, то хоть чуть-чуть дольше быть молодыми… А что хочет адмирал, того хочет сам Бог. Но пусть это не смущает, я вас прикрою.
Липовой не доверял Скрябинской и работал с ней втемную!
— Спасибо.
— Только вот съезжу на недельку в Германию и встану за вами стеною каменной…
В Германии у Принцессы был личный доктор, который делал ей всевозможные подтяжки и утюжил кожу на шее, выдающую возраст. По долгу службы каждый день соприкасаясь с проявлением чудесного, она не особенно-то надеялась на эликсир молодости и более доверяла хирургическому ножу…
Тятин хоть и ворчал, сомневаясь в костоправских возможностях женщин вообще и Саши в частности, но посмотрел на ее руки и принял на испытание до конца лета, категорически запретив бросать академию. Несмотря на свое благородное «слесарное ремесло» — а он именно так относился к целительскому дару и своей профессии, старик отличался характером тяжким, своенравным и даже вздорным: никогда не улыбался, говорил мало и почти всегда гневно, осуждающе, не любил шуток и, когда чему-то учил, то дважды не повторял — с первого раза не понял — пошел вон. Под видом журналиста Самохин прожил у него почти неделю в роли ученика, и это было время мужественного терпения. Пациенты приезжали к Тятину редко, бывало, весь день никого, и все внимание костоправ сосредотачивал на своем добровольном мальчике для битья. В первую очередь он сделал своеобразный тренажер: достал из сундука пахнущий нафталином женский чулок, связанный из крестьянской шерсти, запихал в него треснутый горшок, шарахнул об угол и протянул Самохину.