"И пока ты не проверишь все то, что я тебе тут рассказал, — подумал Борис, — и про Вэнса, и про Исмаил-бея…”
Он молча протянул Горецкому почтовую открытку, тот впился в неё глазами.
— Очень, очень интересно, — бормотал он. — Несомненно шифр, причем весьма легкий. Стало быть, сношение это у них было экстренным, в противном случае предусмотрели бы более сложный шифр. Такое впечатление, что человек Вэнса сам в растерянности от убийства Махарадзе. Очень мне это не нравится… Значит, Борис Андреевич, сегодня отдыхайте, а завтра с утра — пожалуйте со мной в контрразведку, будем искать предателя.
* * *
Наутро в кабинете Горецкий внимательно ещё раз рассмотрел открытку, поднес её к лампе.
— Да, — сказал он уверенно, — этот почерк мне знаком.
Затем он отпер своими ключами сейф, достал оттуда журнал, в котором отмечались дежурные офицеры контрразведки, и несколько минут сравнивал открытку с записями в журнале. Потом он поднял утомленные глаза, решительно захлопнул журнал и встал.
— Борис Андреевич, прошу вас, пройдите на какое-то время в соседнюю комнату — я не хочу, чтобы вас заметили раньше времени.
Борис неохотно поднялся и зашел в тесную комнатку, которая по своим размерам напоминала скорее шкаф. Там с трудом помещался колченогий стул. Борис присел и стал ждать. Ему был слышан каждый звук из кабинета Горецкого.
Аркадий Петрович распахнул дверь в коридор и приказал вестовому вызвать дежурного офицера. Через несколько минут в кабинете раздались шаги, и Борис услышал ненавистный голос штабс-капитана Карновича.
— Людвиг Карлович, голубчик, — сугубо по-штатски обратился к вошедшему Горецкий, — не в службу, а в дружбу найдите поручика Ковалева и приведите его ко мне.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — уставной ответ Карновича прозвучал резким контрастом просьбе подполковника.
Борис сидел в томительном ожидании, привалившись к стене. Ему непонятно было, зачем Горецкий заставил его подслушивать, но, судя по всему, Аркадий Петрович хотел именно этого, была у него своя игра.
Минут через десять в кабинете снова послышались шаги, раздался незнакомый голос.
— Вызывали, господин подполковник?
— Да, господин поручик, — ответил Горецкий сухо, — не изволите ли взглянуть на эту запись. Не ваша ли это рука?
Борис услышал шуршание страниц и затем удивленный голос:
— Нет, ваше высокоблагородие, не моя!
— Людвиг Карлович, голубчик, взгляните, как на ваш взгляд — не его?
Видимо, Карнович подошел к столу и нагнулся над журналом.
— Затрудняюсь… это ведь, господин подполковник…
— Да, голубчик, это ведь ваша рука. Объясните, милейший, каким образом тот же самый почерк видим мы на этом открытом письме?