В кювете с проявителем из белого тумана пластинок медленно проступали силуэты английских дредноутов, французских миноносцев, греческих крейсеров.
Когда снимки были проявлены и высохли, Акопян принес небольшой фибровый чемоданчик, такой самый обычный и даже довольно неказистый, в нем не было ничего особенного, если не считать двойного дна. Аккуратно спрятав под вторым дном фотографии, Акопян сложил в чемоданчик свою обычную продукцию — крымские пейзажи, “парижские фото”, — надел летний сюртук, шляпу-канотье и покинул свою мастерскую. Он направился в маленькую уютную кофейню на Итальянской, где была назначена встреча со связным.
В кофейне Акопян сел за столик, заказал себе кофе и огляделся. Возле стойки на повышенных тонах беседовали трое матросов — один из них неодобрительно отзывался о какой-то Груне, двум другим это явно не нравилось.
В кофейню вошел связной — полноватый господин в полосатом пиджаке. Он занял столик рядом с Акопяном и сел таким образом, чтобы фибровый чемоданчик оказался ровнехонько возле его стула. Акопян уже хотел встать и уйти, считая свою миссию выполненной, но в это время матросы у стойки перешли к активной стадии конфликта — они начали махать руками, обмениваться затрещинами, причем, поскольку места им стало недостаточно, они двинулись в сторону Акопяна.
Фотограф встал и пытался обойти дерущихся, но не тут-то было: один из них споткнулся и навалился на Акопяна всем своим весом. Акопян обругал матроса свиньей, но в следующую секунду почувствовал, как в бок ему вонзается что-то твердое и холодное. Он хотел было закричать, но вдруг навалилась на него такая бесконечная слабость и тоска, что сил на крик не осталось. Акопян с удивлением понял, что умирает. Он перевел мутнеющий безразличный взгляд на полноватого господина в полосатом пиджаке за соседним столиком, и увидел, что на того тоже навалился подвыпивший матрос, и последним проблеском сознания понял, что оба они сейчас расплачиваются за легкие турецкие деньги.
Когда минуту спустя кто-то из посетителей кофейни сообразил, что с господами за соседними столиками случилось что-то неладное, подвыпивших матросов уже не было. Аркадий Петрович Горецкий внимательно выслушал сообщение и отметил две фамилии в своем списке: Акопян и Бокелидзе.
* * *
— Ну-с, Борис Андреевич, настало время подводить итоги, — Аркадий Петрович поднял повыше бокал с молодым вином, которое искрилось в свете лампы.
Они сидели все в той же маленькой уютной комнатке Марфы Ипатьевны, куда Борис впервые попал полтора месяца назад, истекающий кровью и преследуемый контрразведкой. Только что они съели прощальный ужин, и теперь на столе остались фрукты, орехи и вино нового урожая.