— Что смотришь? Иди, бери тоже. Там много всего, тебе хватит. Что не идешь-то? — он повысил голос, видя, что Борис окаменело стоит перед ним. — Ты что, спишь, что ли?
* * *
Разбудил его чей-то кашель и негромкие голоса. Не открывая глаз, Борис мгновенно вспомнил все, что произошло накануне и, хоть шею, затекшую от неудобного положения (еще бы, деревянная чурка никак не может считаться мягкой подушкой) невыносимо ломило, сдержался и не стал шевелиться.
— И лежит, и лежит, — слышал он хриплый шепот. — Давно я за ним смотрю. Не то спит, не то пьяный сильно, не то по голове ему дали.
— Если бы по голове дали, то и раздели бы, — авторитетно возразил простуженный бас. — А так — все обмундирование цело. А ботинки на ем хорошие, крепкие… Я бы взял ботинки-то.
Голоса стали слышнее, видно, их обладатели понемногу придвигались ближе. Боше приоткрыл один глаз и взглянул из-под фуражки. Рядом с ним сидели двое портовых нищих — из тех, кого жизнь загнала на самое дно. Один прокашлялся и засипел:
— Погоди ты с ботинками-то. Карманы бы обшарить да тикать, пока не очухался. Иди, пошарь, а я посторожу.
— Ишь какой скорый нашелся! А вдруг он очувствуется да драться начнет? Англичане хороши драться-то, они все больше боксой… Третьего дня один солдат ихний троих итальяшек возле веселого дома отделал.
— Может… дать ему доской по голове, для верности-то? — нерешительно предложил сиплый.
— И так хорошо. Вон лежит, не шевелится. Давай, ищи деньги.
Чужая рука неуверенно полезла в карман френча. Борис вдруг сел рывком, схватив чужую руку и встряхнув как следует её обладателя.
— Пусти! — заныл тот, даже и не пытаясь вырваться — силы у него были не те.
— Спокойно, парни, ничего вам плохого не сделаю.
Услышав чистую русскую речь, нищие от удивления успокоились.
— Вот и мне повезло — на соотечественников нарвался, — усмехнулся Борис. — Значит, так сделаем: за то, что вы меня обокрасть хотели, я на вас не обижаюсь. А только денег у меня все равно нету. Ботинки мне самому нужны, а вот если проводите меня к лавке Костаропулуса, то френч отдам, и фуражку.
— На что нам фуражка? — заныл было сиплый, но Борис достал из кармана шелковый шнурок покойного Вэнса и примотал запястье нищего к своей руке.
— Не хочешь фуражку — не бери, — покладисто согласился он, показав как будто случайно широкий немецкий нож.
Это решило дело, — нищие безропотно поковыляли рядом. Идти до лавки Костаропулуса было далеко — ночью Борис все равно не нашел бы её. Наконец дошли. Лавка по раннему времени была ещё закрыта. Борис поверил на слово своим новым знакомцам, развязал шнурок и без слова снял с себя английский френч, вытащив предварительно все из карманов. Взамен сиплый протянул ему свою старую робу.