— Ой, болтун! Ну, болтун, — взяла у него ведро Груша и пошла домой, но через два шага обернулась, спросила: — А чо ты с такой головой? Ранетый?
— Мою милку ранили на войне в Германии… — пропел, захлебнулся Егор и пошел от колодца быстрыми шагами.
Мимо своей избы прошел, даже не взглянув в ее сторону, умылся в Алабушке. С высокого бугра у пчельника увидел далеко в поле огонек, смутные тени возле него. Когда кто-то, наверно Николай, шевелил палкой угли, искры снопом взлетали вверх, освещали телегу и быстро гасли. Егор представил, как он будет сейчас есть молодую картошку с черной подгоревшей корочкой, горячую, рассыпчатую, парующую, перебрасывать с руки на руку, чтоб остудить, не обжечь пальцы, сидеть рядом с матерью, с братом, с Любашей, слушать их разговор о хлебе, о погоде, о завтрашнем дне, представил все это и неожиданно зарыдал. Шел, всхлипывал по-детски, вытирал слезы рукавом гимнастерки.
И помрачилось солнце и воздух от дыма.
Откровение. Гл. 9, ст. 2
Лежать на голых досках неудобно. Егор Игнатьевич часто ворочался. Пальто сползало с него, казалось коротким. Ноги мерзли. Наконец он не выдержал, постанывая, охая, поднялся потихоньку, сел на нарах. Надел валенки, посидел, оглядывая мрачную голую камеру. Потом долго устраивался на нарах, выбирал удобное положение. И снова накатили воспоминания…
Увидел Мишку Чиркуна Егор недели через две после отъезда из Масловки в селе Коптеве, во время уничтожения села красными. Много событий произошло за этот малый срок.
Помнится, начались они с ареста председателя Губчека Окулова. Арестовали его за какие-то злоупотребления. Правда, в Тамбове никто не удивился этому. Менялись председатели Губчека часто, и почти каждый оказывался за решеткой. Арестовали Окулова восемнадцатого августа, запомнилась эта дата потому, что буквально на следующий день, девятнадцатого августа, в Борисоглебском уезде в селе Туголукове восстали крестьяне, разгромили продотряд, и началась долгая, страшная крестьянская война, которую впоследствии назвали Антоновщиной. Конечно, арест предгубчека случайно совпал с началом восстания, которое не было неожиданным для Анохина. В Масловке, когда они с Николаем свезли рожь в ригу, ясно стало, что намолочено будет вдвое меньше прошлогоднего, а значит, продразверстку ни при каких обстоятельствах они не выполнят. Для этого просто не хватит хлеба, не говоря уж о том, что нечего есть будет самим, ничего не останется на семена. Выполнить разверстку, значит, умереть с голоду. И так в каждом дворе. Тогда еще ясно стало, что, если не скостит губисполком продразверстку, будет кровь!