Игорь, покраснев, поспешно переменил позу.
— Артистом быть, конечно, почетно, — неторопливо продолжал Гаранин. — Но только на сцене, а не в жизни. Согласны?
— Это, знаете, элементарно, — пожал плечами Игорь.
— Тогда условимся: притворяться не будете. Тем более, что с нами это бесполезно.
— Понимаю, — не очень твердо ответил Игорь.
— Догадываетесь, зачем я вас вызвал?
— Не имею представления.
— Не имеете? А ведь мы условились не притворяться, — спокойно, чисто по-зотовски сказал Костя, не спуская глаз с юноши. — Ну что ж! Вы заставляете меня разговаривать с вами по-иному. Скажу прямо. Мы знаем о ваших связях, начиная с весны этого года. Приблизительно с того дня, как вы достали деньги на подарок одной девушке. Знаем о чемодане, который вы хранили дома, о новых знакомых, о полученных деньгах, о поездке на дачу, о встречах в цирке — знаем, как видите, много.
Костя заметил, что по мере того, как он говорил, лицо Игоря медленно наливалось краской. Сначала загорелись уши, потом багровые пятна проступили на скулах, разлились по щекам, захватили шею, и только повлажневший лоб стал бледнеть. Игорь сидел неподвижно, вцепившись пальцами в кепку и опустив глаза.
— Выньте-ка из кармана билеты, — неожиданно приказал Гаранин, сделав короткий жест руками.
— Какие еще билеты?
Игорь нервно засунул руку во внутренний карман пальто и вынул оттуда два измятых билета в цирк. На лице его отразилось такое изумление и он так испуганно посмотрел на Костю, что тот невольно усмехнулся, беря билеты и аккуратно прикалывая их к бланку допроса.
— Учтите еще три обстоятельства, — не спеша продолжал Костя, закуривая папиросу. — Первое. Мы ни в коем случае не дадим вам опуститься. Вы должны, мы вас просто заставим честно жить и работать. Хотите стать артистом? Пожалуйста. Но артистом на сцене, а не в жизни. Запомните это. Второе. Все ваши новые знакомые арестованы или скоро будут арестованы. У них один путь — тюрьма. Вам с ними, думаю, не по пути. И третье. Если вам кто-нибудь из них говорил о воровской солидарности, то это чушь. В том мире, куда вы чуть было не попали, царит только один, волчий, закон — страх за собственную шкуру. Вам все ясно?
Игорь молчал.
— Значит, не все. Видно, вам рано думать о театре, рано учить других. Ничему хорошему вы их не научите. А могли бы: говорят, у вас есть способности. И театр вы действительно любите. Так неужели променяете свою мечту на грязную, позорную жизнь? Неужели вместо радости хотите приносить людям горе? Не верю!
Гаранин встал, неторопливо прошелся по комнате и, остановившись перед юношей, сказал: