— Дофина! Никогда не слыхала подобного имени. А оно при всем при том очень милое!
— Такое имя иногда дают в наших старых благородных семействах. Да мадемуазель и сама недурна; хороша, хотя засиделась. У нее есть какое-никакое добро, и она спит и видит, как стать маркизой де Лозарг.
Тон Годивеллы свидетельствовал о том, что уж она-то никоим образом не намерена способствовать этому союзу.
— А почему бы ей тогда не стать маркизой? Разве ваш господин так любил свою жену, что не может никого видеть на ее месте?
— Нет. Но он беден. И у него слишком много гонора, чтобы согласиться не быть всегда и везде повелителем…
— Но разве вы не говорили мне, что покойная маркиза принесла ему приданое? Какая разница?
Некая новая забота прибавила морщин к тем, что уже испещряли старое лицо кормилицы.
— Что девица приносит приданое, это в порядке ве-щей. И потом… Мы вовсе не были нищими в то время. Деньги поделились поровну…
— Так маркиз любит мадемуазель де Комбер?
— Я уже вам говорила, он никогда никого не любил. А вот что она ему нравится, так это уж точно! Но в дом-то ее он никоим образом не введет.
— Как вы можете так уверенно об этом говорить? Маркиз теперь не так беден, потому что я здесь. Насколько мне известно, мои опекуны выплачивают ему щедрый пенсион. Так, по крайней мере, приказал король. Так почему же…
— Надо бы вам возвратиться в дом, мадемуазель Гортензия, — брюзгливым тоном сказала Годивелла, у которой, вероятно, пропала охота говорить. — Вы так до смерти застудитесь. А нам и без того достаточно одного больного в дому, когда привезут молодого хозяина!..
— Так почему же, . — продолжала, возвысив голос, Гортензия, — почему маркиз не возьмет себе спутницу жизни? Одинокая старость так грустна.
— Почему? — Годивелла отвернула голову в явном замешательстве, словно на сердце у нее лежал тяжелый груз, от которого она жаждала освободиться. Она помедлила, взглянула на девушку, ожидавшую ответа… и внезапно решилась: — В конце концов вы все равно узнаете. Господин Фульк не женится потому, что для этого надо пойти в церковь… а он поклялся, что никогда ноги его там не будет! Ну, теперь возвращайтесь или оставайтесь, мадемуазель, а у меня дела в доме!
Повернувшись в своей фетровой обуви с неожиданной легкостью, она исчезла бесшумно, как кошка, оставив Гортензию в тисках недобрых предчувствий, что часто одолевали ее со дня приезда. Она снова услышала холодный голос маркиза: «Я никогда не хожу к мессе». Тогда она была этим шокирована, но гораздо менее, чем теперь. Она знала, что существует множество людей, особенно среди тех, кто испытал бедствия великой революции и Империи, кто не желает ходить к мессе. Но при всем том церковь они посещали, хотя бы по необходимости, особенно когда дело шло о свадьбе. А вот маркиз де Лозарг, последний представитель древнего христианского рода, отказывается от брака только из-за того, что не желает войти в храм. И все это после смерти супруги, которую он даже не любил! Что это могло значить?