— Ваш совет, сир Бастард?
Дюнуа смело бросил ему широкую улыбку.
— Конечно же — помиловать! Я пришел только для этого!
— Ваш, Тернан?
Прево Парижа пожал плечами:
— Естественно, помиловать, сир коннетабль!
— А ты, Ротренан?
— Помиловать, монсеньор! Это — по справедливости! — подтвердил бретонский капитан.
Ришмон даже и вида не подавал, что собирался спросить мнение рыцарей Оверни, но они и не собирались оставаться в тени. Их решение выразилось грозным ревом:
— Помиловать! Помиловать!
— Освободить Монсальви, — пробасил Рено де Рокморель, — и в путь! Нас ждут дома!
Этот светловолосый гигант не сомневался, что суд окончен и решение принято, оставалось только бежать к Бастилии, чтобы вывести оттуда заключенного.
Но Ришмон был другого мнения.
— Минуту, сир рыцарь! Не все еще сказали. Мэтр Мишель де Лаллье еще не вынес свой вердикт, а вы знаете, что заключение зависит только от него, каким бы ни было наше общее мнение! Итак, сир прево, — добавил он живо, видя угрожающие взгляды, которыми Рокморели пронзили старика, — что вы решили? Капитан де Монсальви должен жить или умереть?
— Жить; монсеньер, с вашего разрешения. Я не признаю ни за кем в подобных условиях права на приговор смертный. Но я бы, тем не менее, желал довести до сведения графа де Монсальви, что помилование он получил не по праву сеньора, не из-за сознания благородной мести, но благодаря тени замученного славного человека, золотых дел мастера, на которого, возможно, будь этот человек жив, он и не посмотрел бы, хотя Гоше Легуа — его тесть!
— Он узнает, — пообещал Ришмон. — Обещаю вам…
— В этом случае я попрошу у вас разрешения удалиться, так как мне нужно немедленно отправиться в Дом с Колоннами, чтобы дать отчет о моем решении нашим эшевенам. Я уверен, что они полностью с ним согласятся.
— Думаете ли вы, что народ поступит так же? Старик пожал плечами, и добродушие разлилось по его лицу.
— Я обращусь к народу сегодня же вечером и скажу, что сам предложил освободить вас от вашего слова, монсеньер, и прошу милости виновному.
— Объявите ли вы о причине этого помилования? — смущенно спросила Катрин.
— Естественно, мадам! Народ, от имени которого я действую, должен понять. Он согласится с тем, что жизнь одного их человека была оплачена жизнью другого их человека. Перед тем как вас покинуть и если вы мне разрешите, я бы хотел сказать, мадам, что я счастлив тем, что узнал вас… и горд, что парижская девочка стала такой знатной и прекрасной дамой! Могу я попросить вашу руку?
Поддавшись внезапному порыву, Катрин подставила щеку и горячо обняла старика.