— Ничего… Гулял по берегу реки, смотрел, как проходят баржи и шаланды. Я чувствовал себя совсем одиноким… немного потерянным. Мне хотелось видеть людей. Потом я пошел по направлению больших коллежей…
— И потом, — продолжила, улыбаясь, Катрин, — поскольку вы не встретили того мальчика, который вам так запал в душу, вы все-таки решили вернуться. Не переживайте, Беранже, вы совершили доброе дело, и совершенно бескорыстно, раз вам не предложили дружбы, которой вы так желали.
— Это правда! Я бы так хотел стать его другом! Я хорошо знаю, что рядом с парижским студентом — я только ничтожный деревенский невежда…
— Вы прежде всего храбрый мальчик, который сделал даже слишком много для неблагодарного фанфарона. Забудьте его, как забыла о нем я. Я заинтересовалась им только потому, что он напомнил мне потерянного друга. Не будем думать об этом! Завтра, как только откроют ворота, мы уезжаем в Тур.
— В Тур?
— Ну да. У вас не получилась дружба с мятежным школяром, но вы, возможно, увидите короля, — сказала Катрин с меланхолической улыбкой. — Это стоит того… хотя наш государь и не славится своей красотой.
— Короля? Да… конечно! — вздохнул без всякого воодушевления Беранже, которого было действительно трудно утешить.
Однако его безразличие к земным делам не влияло на его аппетит, и он с такой же прожорливостью, как и накануне, уничтожил свой обед. После ухода Тристана Эрмита Катрин отправилась в церковь Сент-Катрин-дю-Баль-дез-Эколье, где долго молилась, а паж позволил себе снова долгую прогулку по Парижу. И поскольку эта прогулка должна была стать последней, он продлил ее, как только мог.
С наступлением вечера Золотой Орел наполнился шумом и гамом. Трактир у освободителей сразу приобрел такую же славу, как и у оккупантов. Как только на город стали спускаться сумерки, множество солдат расселись вокруг закапанных вином и воском столов, чтобы поужинать, осушить кувшины и поиграть в кости.
Катрин и Беранже предусмотрительно заказали себе ужин в комнату, и, когда был проглочен последний кусок и служанка убирала остатки еды, Катрин отослала пажа и стала готовиться ко сну.
Отъезд был назначен на раннее утро, и надо было выспаться. Тристан будет здесь со звоном первых колоколов, так как собирался сопровождать путешественников до Лонжюмо.
Катрин спокойно совершила свой ночной туалет. Долгое время, проведенное в сумерках церкви, вернуло ей полное самообладание. Священник, которому она исповедалась, освободил ее от неприятного воспоминания о временном опьянении и о сцене соблазнения несчастного Тристана. Наконец ей удалось успокоить свою душу.