Он мягко потрогал помертвевшие ткани, удостоверившись, что в этой тонкой шее ничего не сломано. Потом, порывшись в сумке Катрин, вынул маленький хрустальный флакончик и откупорил его.
Арно смотрел на него с интересом:
— Странный оруженосец! Ты врач, приятель?
— Я был студентом, когда госпожа Катрин вытащила меня из скверной истории и взяла к себе на службу. Медицина интересовала меня не больше, чем все остальное. Смотрите, она приходит в себя!
Катрин в самом деле открыла глаза. Увидев темную фигуру склонившегося над ней мужа, она испуганно простонала и отшатнулась. В ту же секунду он был на ногах, и злоба снова исказила его лицо.
Но Катрин привстала с земли, сознание и воля вернулись к ней одновременно с силами.
— Моя мать умирает, — проговорила она не без труда, — я должна ехать в Шатовилен.
У нее был странный хриплый голос, который болезненно отдавался на поврежденных связках.
Арно сжал кулаки. — Нет. Ты не поедешь к герцогу Филиппу! Я сумею тебе помешать! Эрменгарда устроила ловушку… если допустить, что ты с ней не в сговоре…
— Герцога там нет! Я это знаю! Он в Сент-Омере, куда К нему должен приехать коннетабль.
— Ложь! Он там. Его видели…
— Они ошиблись! Он готовится к осаде Кале. Что ему здесь делать?
— Он ждет тебя! Шатовилен, которая меня ненавидит, могла это устроить, чтобы вернуть себе милость. Ее дела идут плохо с тех пор, как ее сын служит герцогу де Бурбону. И это так на нее похоже!..
У Катрин появилась на лице гримаса боли. Она вцепилась в руки Готье и Беранже, которые поддерживали ее и пытались поднять, и устремила взгляд на Арно:
— Что бы ты ни говорил, я поеду, — подтвердила она и снова повторила:
— Моя мать умирает! Вспомни о своей!..
Не сумев вынести вид этой растерзанной, шатающейся женщины, таким страшным голосом требовавшей права увидеть свою мать, женщины, каждый взгляд которой являлся упреком и обвинением, Арно де Монсальви бросился бежать.
В широко открытую дверь амбара ворвался шквал ветра с дождем, подняв солому и закружив ее в воздухе. Но гроза уже отступала и неслась прочь над продавленными крышами и еще дымящимися руинами того, что когда-то было деревней…
Пришло раннее утро, посылая серый свет сквозь плохо пригнанные доски амбара., Катрин выпрямилась на соломе, на которой спала несколько часов, как изнуренное животное. У нее болело все тело, и кожа на лице, где высохли слезы, была стянута. Она чувствовала себя слабой и измученной. Но страдало только ее тело, душа же, выдержав ужасы последних часов и перенеся огромное разочарование, была готова к новым битвам.