— Госпожа, — прошептал он, нагибаясь к ней, — неужели вы его еще любите после… всего, что он сделал?
Она посмотрела на него растерянно как будто он говорил на неизвестном ей языке.
— Любить?.. Не знаю… но я знаю, что тело мое разбито, что мое плечо горит… что голова в аду… что во мне все кровоточит, .. Я знаю, что умираю.
Она была смертельно бледна, и ее дыхание было таким учащенным, что Готье подумал, что она умрет здесь, у его ног, в ту же самую минуту, когда тот, кого она любила вопреки разуму, перестанет дышать.
С помощью двух длинных щитов солдаты соорудили носилки, на которые положили недвижное тело, и понесли.
С криком раненого животного Катрин, забыв даже подняться, потащилась на коленях и хотела броситься вдогонку.
— Арно! Подожди меня…
Рассвирепев, Готье взял ее под руки и с силой поставил на ноги, потом со всех ног побежал к Роберту де Сарбрюку.
— Не уносите его в церковь, — сказал он. — Положите его в доме, в самом лучшем… там, где можно будет его лечить.
Дворянчик поднял брови:
— Его лечить? Ты бредишь, друг. Юн умирает…
— Я знаю, но я все же хочу бороться до конца., ради нее.
— Зачем? Он уже без сознания. Лечить его — значит подвергать пытке. Дайте ему, по крайней мере, умереть в мире.
— Но он не заслужил умереть в мире, — проворчал Готье. — Он заслужил тысячу смертных мук, и он их вытерпит, если есть только один шанс, один-единственный, вернуть его этой бедной женщине.
Дворянчик пожал плечами, но, тем не менее, приказал своим людям отнести раненого в дом, где разместились они с Монсальви. Он сделал это с неохотой и почти готов был отказать, так как был одним из тех, кто не видел никакого смысла преграждать дорогу к смерти. Ухаживать за тяжело раненным человеком было бы потерянным временем и почти грехом, оскорблением Неба, решившего, что настал его час. Но эта высокомерная женщина, какой она была еще совсем недавно, вдруг преобразилась прямо на его глазах, предстала в страдальческом образе Скорбящей Девы. Ее страдальческое лицо произвело на него впечатление… Кроме того, она подала ему мысль, заставившую его размышлять.
Когда они пришли в дом, ранее принадлежавший герцогскому нотариусу и, естественно, самый удобный из всех, где сейчас главари банды устроили себе жилье, Арно еще дышал.
Солдаты положили его на большой кухонный стол. Катрин шла за ними автоматически. Ее вели искорки надежды, которую дал ей Готье, сказав, что сделает все для спасения ее супруга.
Пока с помощью Буате, неожиданно предложившего свои услуги, Готье расстегивал доспехи и с тысячей предосторожностей снимал кольчугу, стараясь не трогать стрелу, Катрин принесла воду из колодца и поставила ее кипятить в большом котелке. Потом она вытащила из сундука белье, которое когда-то составляло гордость жены нотариуса, «сделала из него корпию, затем нашла вино и масло. Ее руки быстро работали, и она испытывала облегчение от деятельности, которая возвращала ее в мир живых. Ее беспокойный взгляд беспрестанно обращался к столу, где Готье осторожно ощупывал голову раненого, пытаясь обнаружить, нет ли переломов.