— Это невероятно, — сказал он через минуту, — но похоже, что переломов нет. У него крепкий череп.
— Самый крепкий, какой я знал, — подтвердил Буате. — Говорю тебе, парень, я видел, как он бросился на дубовые ворота, не получив даже царапины. Он овернец, как и я.
Катрин с удивлением посмотрела на этого человека, который накануне внушал такой ужас. Она не могла себе вообразить, что эти ужасные солдафоны могут родиться в христианской стране, что у них есть родная земля, деревня, родной дом. Только ад мог произвести их на свет, а Буате был с обличьем зверя, со сломанным носом и хищным подбородком.
Почти бессознательно она, спросила:
— Вы из Оверни? Из какого места?
— Из Сен-Флура! Но я уже давно не был там. Мне было шестнадцать лет, когда я вырвался от этого проклятого пса епископа, который хотел вздернуть меня на виселице за то, что я убил косулю на его землях. Скажи-ка, парень, что получится, если вырвать из него эти подлые стрелы… — добавил он, став вдруг почти дружелюбным по отношению к тому, кто лечил его капитана.
— Я даже не знаю, сможет ли он перенести это. Он так слаб…
Продолжая говорить, Готье промыл раны вином. Рана в плече не вызывала опасения, и, осторожно дотронувшись до стрелы, молодой человек почувствовал, что ему не составит большого труда ее извлечь. Но страшная рана на лице ужасала, так как наконечник стрелы застрял в ней прочно, как в камне. Кровь больше не шла, однако вымытая кожа приобретала синеватый оттенок.
Готье поднял полный тревоги взгляд:
— Я не могу ее вынуть, — пробормотал он. — Стрела, наверное, застряла в кости.
— Если ты не можешь ее вынуть, — сказал Дворянчик, который мрачно наблюдал за ним, поставив ногу на табурет и скрестив руки, — не пройдет и часа, как он умрет. Никто не может жить с арбалетным наконечником в лице, и это чудо, что он еще дышит. Не искушай Бога!
— Что знаете вы о Боге? — проговорила мрачно Катрин. — И как вы осмеливаетесь произносить его имя? Готье, я прошу вас, попытайтесь…
— Мне почти не за что ухватиться… и я не знаю, не ускорю ли я его смерть.
— В любом случае он умрет. Попытайтесь… Молодой человек перекрестился, потом, обернув оперение тряпкой, крепко ухватился за стрелу и потянул сначала легко, потом сильнее. Но ничто не сдвинулось с места; раненый издал долгий стон.
Пот стекал крупными каплями по худым щекам юноши.
— Я не могу, — жалобно сказал он. — Я не могу… Мне, нужно было…
Внезапно он оставил раненого и повернулся к Дворянчику:
— Ведь у вас здесь есть кузница! Скажите, чтобы мне принесли щипцы, самые длинные, какие только найдутся.