Она машинально повиновалась и поднесла флакон к губам. Крепкий напиток вызвал дрожь и заставил ее закашляться, но горячий ручеек побежал по всему телу. Она почувствовала себя ожившей, и разум стал яснее.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Готье, когда рыдания пажа стали слабее.
Она пожала плечами.
В эту минуту дверь открылась, и в комнату вошел Дворянчик. На его ангельском лице с глазами лисы было написано удовлетворение.
— Завтра с восходом солнца вы сможете подняться в замок, госпожа! Вас будут ждать! — объявил он.
— Завтра?
— Да. День пасмурный. Ночь наступит раньше обыкновенного, и, видимо, ваши друзья не хотят рисковать. Они хотят видеть вас при дневном свете. Я желаю вам доброй ночи. Вам сейчас принесут поесть…
Потом, указав на длинный неподвижный силуэт под розовым одеялом, произнес:
— Когда все будет кончено, предупредите одного из людей, которые будут дежурить ночью у двери, чтобы я мог отдать ему мой последний долг. Я занимаю соседнюю комнату. Ах да, чуть не забыл…
Он снова открыл дверь. На пороге показалась черная тень монаха-бенедиктинца в траурном. — облачении, с опущенным на лицо капюшоном, с руками, засунутыми в широкие рукава. Его большие голые ступни, серые от пыли, виднелись между ремнями его сандалий из грубой кожи.
— Вот настоятель братства Добрых Людей из леса. Их скит находился в одном лье отсюда… Он… охотно согласился помочь нашему другу и подготовить его в последний путь! Я вас оставляю…
Монах вышел вперед и, не глядя ни на кого, направился к кровати. В капюшоне, скрывавшем его лицо, он имел достаточно устрашающий вид, и Катрин, хотя ее трудно было удивить, перекрестилась и отступила в тень занавесок. Ей показалось, что она видит тень смерти, которая пришла, чтобы унести Арно.
Подойдя к подножию кровати, бенедиктинец мгновение смотрел на умирающего, затем повернулся к Готье, который, усадив Беранже на табурет, подошел к нему.
— Не могли бы вы подтащить этот сундук к кровати? — спросил он тихим голосом. — Я принес все, что нужно для последнего причастия.
Произнеся эти слова, он откинул капюшон, открыв грубые, лишенные красоты черты. Но это лицо было энергичное и веселое. Большой рот с приподнятыми углами, чуть вздернутый нос выдавали натуру, созданную для веселья, несмотря на аскетичную худобу лица. Вокруг широкой тонзуры росла корона из диких прядей начинавших седеть волос. Но когда он появился в свете свечи, наклонившись над умирающим, Катрин с возгласом удивления покинула свое убежище. Она не верила своим глазам.
— Ландри! — воскликнула она. — Ты здесь? Он выпрямился, посмотрел на нее без удивления, но с радостью, засветившейся вдруг в его карих глазах, в них она внезапно обнаружила прежнюю живость своего друга детства.