Машинально Катрин смочила губы в оловянной чарке.
Терпкое, крепкое вино согрело ее и подкрепило. Она осушила чарку до последней капли и вернула ее Гансу.
— Вот так, это сделано… Ну, так что же, посмотрим? Она проследовала за хозяином дома в низкий зал без света и огня, в нем рядами лежали матрасы с одеялами. Маленькое оконце с двумя толстыми перекладинами крест-накрест выходило на площадь. В комнате стоял сильный запах мужского пота и пыли.
— Здесь спят рабочие, которых я привез с собой, — объяснил Ганс. — Но сейчас они все там, на площади… Вот, смотрите в окно.
Снаружи с новой силой возобновились крики и смех.
Катрин наклонилась. То, что она увидела, поразило ее. При помощи мощного ворота, установленного на башнях собора для подъема камней, тяжелая клетка оказалась вздернутой вдоль стены церкви и теперь висела, качаясь, на высоте четвертого этажа. Толпа собралась под ней, и люди еще пытались добросить до узника все, что попадалось им под руку… Взгляд Катрин повернулся, встретился с глазами Ганса, который следил за ней.
— Зачем его туда подвесили?
— Чтобы развлечь толпу. Так до момента казни толпа может развлекаться, наблюдая за страданиями узника. Ведь, само собой разумеется, ему не дадут ни пить, ни есть…
— А когда?..
— Казнь? Через восемь дней.
Катрин вскрикнула от ужаса, а глаза наполнились слезами.
— Через восемь дней? Но он же умрет раньше…
— Нет, — скрипучим голосом произнес за ними Жосс. — Черный человек сказал, что у бандита медвежья сила и что ее вполне хватит на эти дни до казни.
— А какую ему назначат казнь? — спросила Катрин с пересохшим горлом.
— Зачем ей заранее говорить? — упрекнул Жосса Ганс. — Хватит с избытком и того, чтобы она это узнала в день казни.
— Мадам Катрин умеет смотреть на вещи прямо, приятель, — сухо ответил Жосс. — Не воображай, что она позволит тебе от нее что-то скрывать!
Потом, обернувшись к молодой женщине, он сказал:
— Через восемь дней с него заживо сдерут кожу, а кожа этого невероятно огромного человека пойдет на создание статуи Христа. А его останки бросят в костер.
От ужаса у Катрин встали дыбом волосы на голове. Она вынуждена была опереться о стену, прижимая руку к животу, так как почувствовала позывы к рвоте. Увидев, как она позеленела, Ганс хотел ее поддержать, но она оттолкнула его.
— Нет. Оставьте, это сейчас пройдет…
— Надо же тебе было ей говорить, — пробурчал немец.
— Он прав. Жосс меня знает…
Она рухнула на один из матрасов и обхватила голову руками. Катрин жила в безжалостное время, ужасы войны, которые она постоянно видела вокруг себя, стали ей слишком привычны, чтобы она легко могла из-за чего-то потерять голову, но то, что ей пришлось услышать, превосходило всякое воображение.