Стыд и отчаяние переполнили меня. В смятении я стала одеваться, ненароком уронив со стола цифровую видеокамеру. О Господи, как низко я пала! Эти… еще и снимали.
Я бежала, не разбирая дороги, пока не оказалась на берегу какого-то пруда. Истерика сменилась безучастностью, я смотрела на гладкую, будто покрытую пленкой воду, на небо, где занимался рассвет, и устало катала в голове мысли о смерти.
Но, согласитесь, уйти черт знает куда в семнадцать лет вот так запросто — очень трудно. Вообще-то подозреваю, что некоторые из одноклассниц, завистливо провожавшие взглядом машину моего бывшего парня, запросто пережили бы позор. Но — вот же напасть какая! — я не они. Ощущение безысходности постепенно уступило место здоровой злости, и я, решив, что меня не убудет, ориентируясь на звук, добралась до электрички. Волшебный бал закончился, а Золушка, так и не ставшая принцессой, изыскивала пути для мести. И, как вы понимаете, хотелось, чтоб пострашнее. «Перводвигатель черной магии — жажда сильных страстей». Вообще-то, как я поняла, многие лезут в это безнадежное дело ради власти. Мною же двигало «чувство справедливости». Хотя, если разобраться, по теперешним меркам ничего страшного не произошло. На машине покатали? Покатали. Ела-пила? Было дело. Жениться обещал? Нет вроде. Так чего же ты, милая, хочешь?
Ну не виновата я, что верилось мне во что-то хорошее. В светлые чувства, нежность. В любовь.
Как сообщалось в предисловии к «Гримуару»: «В предельном своем воплощении мечта каждого „черного мага“ — получить верховную власть над всей Вселенной и стать равным Богам.
Черная магия уходит корнями в самые мрачные и потаенные глубины человеческого сознания, и отчасти именно этим объясняется ее притягательность. Но не следует считать ворожбу всего лишь примитивным порождением любви ко злу или ко всяческой мистической тарабарщине. На самом деле оккультизм — это титаническая попытка поднять человека на новую высоту, вознести его на тот пьедестал, который религия отводит исключительно Всевышнему. И эта задача придает чародейству неоспоримое величие, невзирая на все присущие ему грубые и отвратительные черты».
Предки были на даче, и, выпив для храбрости, я начала приготовления. Начертила на полу пентаграмму. Наляпала тут и там воска. Затем надергала из головы волос и — взяла грех на душу — полила кровью пойманного на улице бродячего котенка. Комната, освещаемая неверным пламенем трех свечей и мерцанием монитора, стала похожа на пещеру средневековой ведьмы. Зачем монитор, спрашиваете вы? Я что, Каспаров, что ли, чтобы всю эту галиматью запомнить?