«Возьми себя в руки, Эвелина! Ты приехала сюда, чтобы работать, и не можешь позволить себе тратить время на игры с Джастином Пауэллом».
— Каким дураком вы, наверное, меня считаете, — произнес Джастин.
Он стоял, опираясь ладонью о стену на уровне ее головы, и, заглядывая ей в лицо, мило улыбался. Его рубаха туго натянулась на широких плечах, закатанные рукава поднялись еще выше, обнажив нижнюю часть мощных бицепсов. Его абсолютно непринужденная поза и бессознательно очень мужественная не давала ни малейшего намека на желание порисоваться.
— Можете себе представить, ведь я льстил себя надеждой, что вы воспримете меня всерьез, — уточнил он. — Вы сможете меня простить?
Какие бы грехи за ним ни водились, но он был настоящим джентльменом, подумала она. Всего несколько слов — и он снял с ее души такое бремя.
— Не вижу ничего, за что вам следовало бы извиняться, — ответила она и торопливо ушла.
Эвелина наблюдала, как Джастин рисует диаграмму на толстом слое пыли, покрывавшем стол в библиотеке. Потребовалось приложить кое-какие усилия, но три недели спустя Эвелина не только простила Джастина за поддразнивания, но сумела напрочь выбросить из головы то происшествие. Она поняла, что с перевоспитавшимся «волчищем» не так уж трудно дружить, как могло показаться вначале. По правде говоря, с ним было легко и приятно общаться… конечно, когда он бывал дома.
Он почти ежедневно уходил «наблюдать за птицами» и иногда домой возвращался поздно. Она, конечно, не следила специально за тем, когда он уходит и приходит, но если живешь с человеком в одном доме, то обязательно будешь замечать его присутствие или отсутствие. Если учесть, что Мэри делила свое свободное время между Баком Ньютоном и еще одним мужчиной из местных, то Эвелина иногда не знала, чем заняться после работы. Так что совершенно естественно, что она ждала случая побыть в компании Джастина. Как друга, конечно. Не более того.
Да и как он мог бы стать чем-то большим? Ведь он убежденный холостяк, к тому же отказавшийся от радостей незаконных связей, а она убежденная старая дева, обреченная никогда не знать таких радостей — как незаконных, так и законных.
— Ну вот. Теперь вам, надеюсь, понятно, что я имею в виду, — проговорил Джастин, откидываясь на спинку стула и жестом указывая на диаграмму.
Эвелина придвинула свой стул ближе к нему.
— Дорогая моя Эви, — подчеркнул он (по какой-то причине Джастин называл ее «дорогой Эви», как она ни пыталась заставить его называть ее Эвелиной или, Боже Упаси, леди Эвелиной, как он называл ее, когда считал, что она затрагивает в разговоре тему, обсуждение которой составляло исключительно мужскую привилегию, а таких тем было немало), — вы ошибаетесь.