Вот, пытаясь смягчить боль, Ларри и подался слегка вперед. Однако не почувствовал никакого облегчения. Изменился только характер боли. Осознав это, он печально ухмыльнулся и почувствовал, что его ухмылка не собрала привычных складок на щеках. Когда Барнс покидал тюрьму, у него были лоснящиеся пухлые щеки. Сейчас они запали и стали жесткими.
Ларри прикинул, что за два последних дня, когда на его долю выпали эти суровые испытания, он потерял, наверное, фунтов двадцать. И кто знает, возможно, если бы скинул лишний вес еще на старте, преследователи из отряда шерифа не сели бы ему на хвост. Эх, если бы он не бросил заниматься собою в тюрьме! Ведь несмотря на нехватку места, мог бы делать хотя бы приседания. Или расхаживать по камере до стены и обратно. Не менее часа в день упражняться на прогулке и таким образом не допустить, чтобы тело обросло слоем тюремного жира.
Так думал сейчас Ларри Барнс, выпячивая большую квадратную челюсть и глядя вперед воспаленными глазами. Он не решался оглянуться и посмотреть назад. По одному собачьему лаю, который теперь уже катился вниз по склону от перевала, можно было легко на слух определить, что всадники приближаются.
Барнс пришпорил лошадь, но это мало что изменило. Мустанг перешел на рысь, однако очень вялую. Тяжесть седока почти доконала его. И Барнс вновь выругал себя за свой вес.
Много раз он хвастался своими лишними дюймами. Обычно ему достаточно было только выпрямиться, чтобы оказаться выше всех. Большой рост и немалый вес давали Ларри огромное преимущество, когда приходилось продираться сквозь толпу. И лишь немногие отваживались встретиться с ним лицом к лицу. Поэтому он любил свои габариты и гордился ими, но сейчас клял их на чем свет стоит, так как они замедляли бегство, давали преследователям ощутимое преимущество.
Барнс вслушался в шум погони и постарался вычислить, насколько отстали люди шерифа или, вернее, с какой скоростью его настигают. Судя по всему, через полчаса его должны схватить. Правда, их кони тоже устали. Не зря же он и сам себя вымотал до предела, загоняя за эти два дня уже третью лошадь.
Наверняка об этом будут говорить, растрезвонят во всех газетах. Такое кадило раздуют! Нет, не о его упорстве, проявленном во время бегства, а о мужестве этого маршала, его непреклонной решимости при преследовании. Вот что станут расхваливать на все лады!
Ох уж этот маршал!
Душу беглеца вновь наполнили страх и лютая ненависть, когда перед его мысленным взором предстало это худое, бледное, цвета пыли лицо. Он почувствовал, что готов умереть и даже принял бы смерть с радостью, если бы заслуга в этом принадлежала кому-либо еще, а не проклятому маршалу. А если бы ему удалось оставить с носом этого прославленного охотника за людьми, он бы с радостью выпил уготованную горькую чашу.