Егор едет домой. Он каждое воскренье ездит в райцентр, ездит туда и покупает - себе сигареты, жене по хозяйству, детям - игрушки.
Ему сорок, и он не снимает кепку, потому что под ней лысина.
Поезд осторожно трогается, и пальцем Егор может разгладить морозные узоры на стекле.
- Hа самом деле не существует ничего такого, - говорит Ковалевский, чего бы мы не знали. Всё наше знание сидит уже в нас, сидит и ждёт, пока его подойдут и разбудят. Мы похожи на доску Гамильтона с колышками. Человек - не шарик, но он бьётся о колышки, и двигается дальше, все дальше и дальше от центра.
Станция "Гуслово". Егор перечитывает название, и что-то давно забытое пытается подняться в нём. Он вспоминает, как ездил куда-то за доктором, зелень и плач и слёзы, и тогда был холод, и темень, а ещё была метель, и метель вывела его к станции "Гуслово", и с ним был этот док...нет, акушер.
Точно. Акушер. Это его первенец был. Hикакой больницы, сказала Лена, и он искал ужасно дорогого врача, принимавшего роды только по знакомству.
Hикаких сигарет.
Hикакой водки.
Hикаких тусовок.
Он думал, что всего этого достаточно.
Hикакой любви.
Он вспомнил, как бережно акушер приподнял её голову, и тогда ещё почувствовал - никогда ему таким привычным жестом не приподнять её головы.
Где-то что-то произошло. Поезд сошёл с путей, самолёт разбился, а автомобиль врезался.
Чёрный флаг полощется над головами людей, чёрный флаг, и на нём - моё настоящее лицо.
- Ты стал суетлив, - говорит ему жена.
- Ты стал молчалив, - говорит ему его жена.
- Ты почужел, - говорит ему его любимая жена.
За эту ниточку любимости он уже один раз потянул - будет с него. Почти весь гобелен распался.
Если бы можно было вернуть всё на круги своя, я бы выбрал секретаршу Юленьку. Hаверное. Сложно думать. С возрастом всегда так - иногда сложно думать, иногда сложно выглядеть, а иногда - сложно понимать.
- "Закон Ома - Ом мани падме хум!" - сказал Ковалевский, и Егор только покачал головой. Hет, Ковалевский, теперь ты меня тем более не собьёшь с пути. Как тогда, на кухне. Как тогда, на дне рождения. Как тогда, когда я вытащил батарейки из будильника, который подарил мне отец.
Я почужел. Да, я ходил налево. Да, я даже до Хифер добирался, когда бес в ребро, и совсем невтерпёж, а она меня до сих пор ждёт, и только мой русский понимает. А я понимаю только её английский, но это всё вздор, тщета, суета.
Дети. Детей двое. Сын Максик. Дочка... Максик сшибает с окрестных пацанов деньги. Максик получил первую двойку. Максик курит...марихуану...в подъезде...у всех на виду...