— Я не приму ее назад, если вы об этом. Она меня больше не интересует, и даже если бы интересовала, все зашло слишком далеко.
— В каком смысле?
— Люди узнали.
— Что она ушла от вас к Флемингу?
— Для каждого существует предел. Для меня это неверность.
— Ваша? — спросила Хейверс. — Или только вашей жены?
Голова Пэттена, покоившаяся на спинке шезлонга, повернулась в ее сторону. Он медленно улыбнулся.
— Двойной стандарт в отношении мужского и женского поведения. Не очень симпатично. Но я уж такой, какой есть, лицемер, когда дело доходит до женщин, которых я люблю.
— Как вы узнали о Флеминге? — спросил Линли.
— Я велел за ней проследить.
— До Кента?
— Сначала она лгала. Сказала, что поживет в коттедже Мириам Уайтлоу, чтобы просто разобраться в себе. Флеминг просто друг, сказала она, помогает ей пережить этот момент. Между ними ничего нет. Если бы у нее был с ним роман, если бы она ушла к нему, разве она не стала бы жить с ним открыто? Но она этого не сделала, не так ли? Так что никакого адюльтера тут нет, что доказывает — она мне добрая и верная жена, так что не забудь сообщить об этом своему адвокату, чтобы он не забыл об этом, когда будет договариваться с ее адвокатом о размере алиментов. — Большим пальцем Пэттен провел по подбородку, где уже начала пробиваться щетина. — Тогда я показал ей фотографии. Тут-то она и прикусила язык. На этих фотография она была с Кеннетом, без смущения продолжал Пэттен, их сняли в коттедже в Кенте. Нежное приветствие в дверях вечером, пылкое прощание на подъездной дорожке на рассвете, энергичное объятие в яблоневом саду недалеко от коттеджа, страстное совокупление на лужайке в саду.
Увидев фотографии, Габриэлла также увидела, что ее будущий финансовый статус стремительно рушится, пояснил полицейским Пэттен. Она накинулась на него, как дикая кошка, бросила фотографии в камин в гостиной, но поняла, что в целом проиграла.
— Значит, вы в коттедже были? — уточнил Линли.
О да, он был. Первый раз, когда привозил фотографии. Второй раз, когда Габриэлла позвонила с просьбой обговорить положение вещей — возможно, удастся завершить их брак в цивилизованной манере.
— «Обговорить» — это был эвфемизм, — добавил он. — Рот как инструмент речи она использовала не очень-то умело.
— Ваша жена пропала, — сказала Хейверс. Линли бросил на нее взгляд, безошибочно разгадав значение этого ровного и убийственно вежливого тона.
— В самом деле? — переспросил Пэттен. — А я-то гадал, почему о ней не упомянули в новостях. Сначала я подумал, что ей удалось окрутить журналистов и убедить их, что они не пожалеют, если не станут впутывать ее в эту историю. Хотя даже при таком умении впиваться, как у Габриэллы, план этот трудно осуществим.