Вид его был ужасен: кожа бледная, почти серая с зеленоватым отливом, губы запеклись, веки набухли, глаза обведены синеватыми кругами, под ними — похожие на синяки мешки... Ариадна испугалась бы, если бы не видела подобного раньше — примерно так выглядели ее братья, когда им случалось предаваться слишком бурному веселью в компании амфор с вином и женщин для утех. Но разве может бог страдать похмельем — и разве может вожделение истощить его?
Отогнав эту мысль подальше, Ариадна села и протянула руку.
— Чем могу я служить тебе, господин?
Дионис так вцепился в ее руку, что Ариадне пришлось закусить губу, чтобы не вскрикнуть. Увидев это, он ослабил хватку.
— Я просто хотел убедиться, что ты здесь, что благословение виноградников Крита не пригрезилось мне... — Он глубоко вздохнул и выдавил улыбку. — Ну вот, я повидал тебя — и могу уйти.
— Нет, не уходи так скоро, господин бог мой! — Ариадна вылезла из постели, подошла поближе к нему — и глаза ее широко раскрылись: одежда на Дионисе была измарана и изодрана, и в прорехах зияло грязное, расцарапанное в кровь тело. — Ты весь в пыли и устал. Позволь, я приготовлю для тебя купальню... — Она осеклась, подумав, стоит ли упоминать о том, что он весь в порезах, царапинах и потеках крови. Разве могут боги быть ранены и истекать кровью, как простые смертные?
— И?.. — Он улыбнулся, и при этом куда более живо, чем до того.
— И найду какое-нибудь притирание для твоих ран, — набравшись смелости, договорила Ариадна.
Он колебался, глядя на нее пустым немигающим взглядом, потом проронил:
— Да.
— Тогда приляг, господин, — предложила она, подталкивая его к постели, но с удивлением заметила, что он упирается, и добавила: — Пока я все приготовлю.
Отвернувшись, она потянулась к брошенному на креслу платью, а когда вновь повернулась — он уже лег, с долгим удовлетворенным вздохом вытянулся и прикрыл глаза прежде, чем Ариадна вышла. Так что она не очень торопилась, когда будила слуг, чтобы нагреть и принести воду, и когда велела жрицам убедиться, что в кладовой и на кухне есть, чем утолить божественный голод.
Когда все занялись делом, Ариадна тихонько прошла к полкам, где хранились лекарства, и взяла горшочек бальзама для ран. Она спрятала его в складках платья и вернулась в спальню. Что бы сама она ни думала о богах, которые едят хлеб и сыр и могут оцарапаться о колючки или получить синяк, споткнувшись о камень, — она не хотела порождать те же сомнения в других.
Как она и надеялась, Дионис спал, шумно всхрапывая и свернувшись, словно замерз... или пытался от чего-то укрыться. Ариадна поставила запечатанный горшочек поглубже на полку, где его нелегко будет разглядеть, а потом прикрыла бога покрывалом. Он был так красив — даже изможденный и грязный, — что, будь ее воля, она так и простояла бы всю жизнь, любуясь им, но он вдруг пошевелился, пытаясь перевернуться, и Ариадна, вняв предупреждению, вышла и закрыла за собой дверь.