– А сколько у тебя по математике?
– Ну, когда как. Когда три, когда четыре… Я математику люблю. Только мне надо подтянуться.
– Гм, понимаешь, Саша… Я вообще-то с ребятами постарше занимаюсь. Перед поступлением в институт. Вот если бы ты был в одиннадцатом классе или хотя бы в десятом…
Молчание. Сопение в трубке.
– Саша?
– Значит… мне нельзя?
– Погоди-погоди… Расскажи о себе вообще-то. Вот ты сказал, что денег заработаешь…
– Да. Я машины мою.
– А как твоя мама на это смотрит?
– А она не работает. У нее инвалидность.
– Понятно… А отец?
– Нету.
– Так… А зачем ты хочешь заниматься математикой? Почему не чем-нибудь другим?
– Ну… Мне нравится. И, говорят, в политехнический надо математику сдавать, а я технику люблю. И там конкурс маленький.
– А ты хочешь обязательно в институт?
– Ну, на вечерний. Нельзя, что ли?
– Можно… Хорошо. Так. Давай по порядку. Чем ты хочешь – конкретно, – чтобы тебе помог?
– Объяснить… У нас математичка непонятно объясняет.
– Да? Гм… Может быть, это ты не очень внимательно слушаешь?
– Нет. У нас на уроках почти никто не понимает. Уже потом – кто как. Вот у моего соседа есть отец, который в математике сечет, так он объясняет… И я у него списываю… Иногда…
Молчание.
– Ну, Саша, ладно… Давай попробуем. Только я ведь не всегда свободен, ты уж извини, у меня не так много времени…
– Да, я знаю. Я не буду приставать. И я заработаю, честное слово. Я же не попрошайка, чтобы мне дотации делать.
– Что-что делать?
– Дотации…
– Гм… Ну ладно. Когда в следующий раз чего-то не поймешь – звони…
– Спасибо, Ростислав Викторович! За мной не заржавеет!
– Ладно, пока…
– До свидания!
Короткие гудки. Мягкие, далекие, будто вспыхивающий и гаснущий огонь.
* * *
В воскресенье после дневного спектакля Эмма отправилась на книжный развал и среди цыганского беспорядка собирающих свой товар лоточников успела-таки разыскать потрепанный учебник по математике для шестого класса. И потратила на него большую часть своего выходного – понедельника. С желтых страниц на нее пахнуло детской скукой, первыми утренними уроками, когда сонная голова клонится к парте, а белый свет «дневных» ламп режет глаза. Тем не менее она поборола минутное отвращение, и взялась читать, и даже решать задачи; некоторые дались легко. Некоторые обескуражили. На другой день она взяла учебник с собой на работу. Читала в метро; стоявший за спиной мужчина чуть подтолкнул ее:
– Пацан! Ты бы с дороги ушел, если не выходишь?
Эмма обернулась. Мужчина был лет пятидесяти, коренастый и плотный, с пышными рыжеватыми усами:
– Э-э-э…
Эмма видела, как округляются глаза. Как усы вроде бы обвисают, а рот приоткрывается: