– Тлей.
– Тогда он не знал, что это тля... Все дело в рецепторных зонах его мозга – по крайней мере, я так думаю. И в правительственных бюллетенях так объясняют.
– Это лечится?
– Нет.
– В клинике обещали свидание. Они говорят, что он, пожалуй, мог бы... – Чарлз повел рукой. – Ну, не то чтобы...– Он снова сделал жест рукой; трудно было сказать такое о своем друге.
Донна бросила на него подозрительный взгляд.
– Уж не поврежден ли у тебя речевой центр? В твоей... как там ее... затылочной доле.
– Нет.– ответил он энергично.
– А вообще какие-нибудь повреждения? – Она постучала себя по голове.
– Нет. Просто, понимаешь, я ненавижу эти чертовы клиники...
– Смотри, впереди один из тех новых «порше» с двумя двигателями! – Она возбужденно указала пальцем.– Ух ты!
– Я знал парня, угнавшего такой «порше», – сказал Чарлз.– Вывел его на Риверсайд, разогнался до семидесяти пяти – и в лепешку. Не вписался в поворот. Думаю, он его и не заметил.
У него немедленно пошел глюк: он сам за рулем «порше», но поворот замечает, замечает вообще любые повороты.
И все на шоссе – Риверсайд в час пик, – безусловно, замечают его: такой стройный, широкоплечий, неотразимый парень в новеньком «порше», делающем двести миль в час, – и полицейские беспомощно разевают вслед рты.
– Ты дрожишь, – сказала Донна и опустила руку на его локоть. Успокаивающую, нежную руку. – Притормози.
– Я устал, – пожаловался Чарлз.– Две ночи и два дня я считал букашек. Считал и засовывал в банки. А когда мы готовы были сняться и отнести их доктору на анализ, там ничего не оказалось. Пустые банки, – Теперь он сам почувствовал свою дрожь, увидел, как тряслись руки на руле.– Ничего ни в одной. Никаких букашек, И тогда я понял, я понял, черт побери. До меня дошло, что Джерри испекся. Ошизел.
Воздух больше не пах весной. Мучительно потянуло принять дозу препарата С.
– Достопочтенная публика! – взвыл человек с микрофоном. – Сегодня нам представилась удивительная возможность послушать и расспросить тайного агента отдела по борьбе с наркоманией!
Он просиял, этот человек в дешевом костюме, широком желтом пластиковом галстуке и ботинках из искусственной кожи. Чересчур толстый, чересчур старый и чересчур радостный, хотя радоваться было нечему. Глядя на него, тайный агент чувствовал тошноту.
– Вы, безусловно, обратили внимание, что наш гость как бы расплывается перед глазами. Это происходит потому, что он носит то, что называют «костюм-болтунья».
Публика, как две капли воды отражавшая все черты ведущего, сосредоточенно обозревала агента в костюме-болтунья.