— Могу ли я вам занести на работу соответствующие предметы? — промямлил он.
Встречу назначили на два часа.
«Придется закрывать магазин, — подумал он, вешая трубку. — Выбора нет. Нужно сохранять расположение таких покупателей, от них зависит бизнес».
Он все еще стоял, дрожа, когда понял, что кто-то — какая-то пара — вошла в магазин. Молодой человек и девушка, оба красивые, хорошо одетые, само совершенство.
Взяв себя в руки, он с профессиональной легкостью пошел им навстречу, улыбаясь. Склонившись над застекленным прилавком, они разглядывали прелестную пепельницу. «Муж и жена, — предположил он, — Живут в каком-нибудь из этих новых, страшно дорогих кварталов на окраине, с видом на горы».
— Здравствуйте, — выговорил он.
Он почувствовал себя лучше. Они улыбнулись ему в ответ безо всякого превосходства, простыми и добрыми улыбками. Прилавки с товарами — а они действительно были лучшими в своем роде на всем побережье — привели их в состояние некоего благоговейного трепета, он понял это и был за это им благодарен. Они знали толк.
— Действительно отличные экземпляры, — сказал молодой человек.
Чилдан непринужденно поклонился.
Взгляды их, согретые не только чисто человеческой симпатией, но и особым наслаждением, которое доставляли продаваемые им произведения искусства, их взаимными вкусами и привычками, оставались устремленными к нему. Они как бы благодарили его за то, что у него есть такие вещи для них и они могут ими любоваться, брать с прилавка и осматривать, просто держать в руках, даже не покупая. "Да, — подумал он, — они знают, в каком магазине они находятся. Это не какой-нибудь хлам, не дощечки красного дерева, «из секвойи, мерин-каунти», не смешные значки, брелки и девичьи кольца, не почтовые открытки с видом моста. А глаза у девушки большие, темные. Как легко, — подумал Чилдан, — я мог бы влюбиться в такую девушку. Насколько трагична значит вся моя жизнь, как будто и без того не было уже плохо.
Модная прическа, лакированные ногти, уши, проколотые для длинных, покачивающихся сережек ручной работы".
— Ваши серьги, — пробормотал он. — вы, вероятно приобрели их здесь?
— Нет, — ответила она, — Дома.
Чилдан поклонился. Не современное американское искусство, только прошлое могло быть представлено здесь, в таком магазине, как у него.
— Вы надолго сюда? — спросил он. — К нам, в Сан-Франциско?
— Пока не знаю, — ответил мужчина. — Я работаю в комиссии по планированию повышения жизненного уровня в отсталых районах.
На его лице отразилась гордость. Это был не военный, не из тех, жующих жвачку, грубых мужланов с жадными крестьянскими рожами, которые рыскают по Маркет-стрит, глазея на непристойные афиши, толкаются у касс порнокиношек, заполняют дешевые ночные клубы, стены которых увешаны фотографиями блондинов не первой молодости, зажимающих между морщинистыми пальцами соски дряблых грудей и плотоядно взирающих на зевак, которые не вылезают из притонов, понатыканных в трущобах, заполнивших большую часть равнинного района Сан-Франциско и составленных из шатких жестяных или фанерных бараков, которые выросли как грибы, еще до того, как упала последняя бомба. Нет, этот человек принадлежал к злите. Утонченно воспитанный, культурный, образованный. Наверняка, в этом отношении он был еще выше мистера Тагоми, который являлся, между прочим, высокопоставленным чиновником Главного Торгового представительства на Тихоокеанском побережье. Но Тагоми — пожилой человек. Его мировоззрение сформировалось еще в дни правления военного кабинета.