Из радио неслось:
— …достигло его приюта в Альпах близ Бреннера…
— Это о толстяке Германе.
— …просто сказал, что он потрясен потерей не только солдата, патриота и преданного партийного вождя, но и, как он уже неоднократно заверял об этом, своего личного друга, которого, как все помнят, он поддерживал во времена безвластия, вскоре после окончания войны, когда выяснилось, что элементы, препятствующие восхождению герра Бормана к верховной власти…
Юлиана выключила радио.
— Они просто переливают из пустого в порожнее, — сказала Юлиана.
Зачем им этот словесный мусор? Эти мерзкие убийцы разглагольствуют так, будто они ничем не отличаются от обычных людей.
— Они такие же, как мы, — сказал Джо. — Из того, что они совершили, нет ничего такого, чего бы они не сделали, будь ты на их месте. Они спасли мир от коммунистов. Если бы не Германия, нами бы всеми сейчас правили красные, и всем нам было бы намного хуже.
— Ты говоришь, — сказала она, — точно, как радио.
— Я жил под властью Наци, — сказал Джо, — и я знаю, что это такое.
Это совсем не пустая болтовня, когда проживешь двенадцать — тринадцать лет — даже больше — пятнадцать лет! Я получил трудовую книжку от организации Тодта. Я работал в этой Организации с 1947 года сначала в северной Африке, а затем в США. Послушай…
Он ткнул в нее пальцем.
— У меня чисто итальянский талант к различным строительным специальностям. Доктор Тодт очень высоко ценил меня. Я не разгребал лопатой асфальт и не месил бетон для автотрасс: я помогал проектировать их, выполняя работу инженера. Однажды ко мне подошел доктор Тодт и проверил, как работает наша бригада. Он сказал мне: «У тебя хорошие руки».
Это было великим моментом в моей жизни, Юлиана. Гордость за свой труд! Они не просто и не только говорят слова. До них, до наци, все смотрели на физическую работу сверху вниз, и я не был исключением. Трудовой фронт положил конец такому отношению. Я впервые совсем иначе взглянул на свои руки.
Он говорил так быстро, что акцент вылезал гораздо сильнее. Ей даже было трудно разобрать, что он говорил.
— Мы жили тогда в лесистой местности, в северной части Нью-Йорка, жили, как братья распевали песни, строем шли на работу. В нас жил воинский дух, но направленный на восстановление, а не на разрушение. Это были самые лучшие дни — восстановление после войны — аккуратные, бесконечные ряды общественных зданий, квартал за кварталом совершенно новая часть Нью-Йорка и Балтимора. Теперь-то эта работа уже в прошлом. Крупные картели, такие как «Нью-Джерси Крупп и сыновья» завладели сценой. Но это не наци, это прежние европейские воротилы. Слышишь? Нацисты, подобные Роммелю или Тодту в миллион раз лучше, чем промышленники, такие, как Крупп, и банкиры, все эти пруссаки. Их всех следовало бы загнать в душегубки. Всех этих фраеров в жилетках.