— Бог мой, — заметил Лаймонд. — А нужны ли они им? У всех парней из Мита, которых я знаю, глаза залиты водкой, как редька — рассолом: хоть ноги о них вытирай, они и не сморгнут. Во всяком случае, tu ne fais pas miracles, mais merveilles [13].
— Он не понимает по-французски, — заметила Маргарет Леннокс, поднимая маленькую драгоценную шкатулку с шелками. Она вновь обрела прежнюю невозмутимость. — Разве ты не помнишь? Хотя, судя по тому, что я слышала о твоем поведении во Франции, помнишь ты обо всем весьма смутно. Кто-то предоставил тебе некий малозначительный повод — и ты упился до того, что угодил в канаву. Деградировал до полного идиотизма, стал пренебрегать простейшими мерами предосторожности. Как похоже на тебя, Фрэнсис. А когда тебя затем, несомненно, выручил кто-то другой с большим для себя риском, ты, весь увешанный бриллиантами, пытаешься шевелить своими пропитыми мозгами и жалкие синяки выставляешь напоказ, словно стигматы. Да в самом ли деле ты получил увечье? Или хромаешь, побившись об заклад?
Не вставая с места, не веря глазам своим, О'Лайам-Роу увидел, как летит алебастровая шкатулка, брошенная с небрежной точностью, направленная прямо в ногу, столь изящно выставленную из-под короткой табарды.
Поймать шкатулку мог только человек с быстрой реакцией, да и то правой рукой. Лаймонд вскинул левую, чтобы отвести удар, но тут О'Лайам-Роу ринулся вперед и отбил шкатулку. Он потерял равновесие и упал на колени, уткнувшись в стул Лаймонда. Тяжелая шкатулка, задетая его рукой, отлетела, раскрыла свою алебастровую пасть и с силой стукнула обезьянку по шее.
Удар оказался смертельным. Не проронив ни звука, пушистый зверек упал. О'Лайам-Роу, нагнувшись, подхватил обмякшее тельце и положил на пол; блестящая цепочка зазвенела. Фрэнсис Кроуфорд наклонился с застывшим лицом, но не взглянул ни на О'Лайам-Роу, ни на обезьянку. Чуть помедлив, бросив на Лаймонда любопытный взгляд, принц Барроу обратил свой взор к бледно-золотой красе Маргарет Леннокс и вспомнил другое животное и другую смерть.
— Она воняла, — произнесла графиня и, откинувшись назад, следила, как О'Лайам-Роу садится на прежнее место. Лаймонд, подобрав мертвую обезьянку, положил ее рядом с собой на стол. — Но по крайней мере, дорогой мой, мы насладились леденящим кровь зрелищем твоей беспомощности. Чего ты ищешь здесь? Денег, службы?
— …Чтобы придать приятный запах и аромат императору и избавиться от зловония порока? Твои целомудренные упреки, Маргарет, — ты перешла в реформистскую религию, я так и знал. Нет больше существования и прочих непристойностей? Мэтью обратился в лютеранство?