Твой Андрей.
(Рассказывал почтовый служащий Скоромнин)
Я выносил мусор в лес, – хотя и запрещено, и штраф положен за это, но все так делают, – и узнал его тут же, поджигателя! Да, – того, что мне грозился хату спалить. Вы разбудите меня ночью, в самую глухую пору, в грозу, в бурю или после гульбы, после попойки, я его, будьте уверены, признаю. Глаза, глаза его признаю бесстыдные! Он не здешний, нет, здешние все мне знакомы – никудышные. Этот же, проходимец, он их всех на голову выше! Идет на меня из лесу. Понимаете, из лесу! И не сторонится встречного, трещит ветками напролом, не опасается ничего, точно зверь. Честному человеку непременно смутно в лесу, как-то этак не по себе; если что, он не тронет, честный человек, убоится и краем обойдет. Этот же – зверь, выставился, глаза не моргают. Ко мне мысль подкралась: пырнет ножом! Но прошел мимо. И куда, позвольте спросить? – к Мовчунам. Это только с виду могло показаться, что случайно, что, мол, их дом крайний и его необходимо было обогнуть. Но меня осенило: намеренно идет к Мовчунам! Это лишь на первый взгляд могло почудиться, что хозяйка Олеся вдруг его заметила и приветила, а он, дескать, и думать не мечтал и вынужденно заглянул. Но я с тех пор догадался все подробно наблюдать. Нет, не заблуждайтесь, не случайно, он намеренно к Мовчунам. Пока мужа нет, и жена без присмотра. Будьте уверены.
Когда до конторы ближе к обеду доносились невеселые песни голодных свиней, Надежда Нестеровна бросала ко всем чертям уголовные дела и реактивным снарядом выстреливала домой, чтобы, не дай бог, не было поздно. Потому что недопустимо ведь ни малейшего у свиней похудания. А кроме нее кто их, голубушек, накормит? Кто попотчует? Нет охотников. А если кто и примется кормить, то все сделает не так и совершенно наоборот. Без ласкового слова у касаток и аппетита не будет или несварение какое-нибудь проявится. Нет, нужно умело заботливой рукой все подготовить, поднарубить бурьяна, просеять дерть, сварить, замешать, остудить; потом снести к любезным и высыпать в ночвы, да водички не забыть им подлить, да еще и приговаривать по-доброму, за ушком почесать. Это важно. А то ведь если не остудишь, не дай-то господи! попекут свои пятачки, и тогда – всем конец, никому не будет пощады!
(Рассказывала тетя Надя)
Я сейчас вспоминаю и не могу понять, как я проглядела, как сразу не сообразила? У меня ведь нюх на эти дела, а тут маху дала. Признаюсь откровенно: ничего не подозревала. У меня и задней мысли не было, когда я его туда посылала. Совершенно без всяких намеков. У меня сын Вова учится в Киеве, брат Андрею, ему нужно было передачу отправить; не тяжелую, всего-то две сумки: яички, курочки, огурчики, полкролика, сальца, мясца, луку, чесноку, меду, олии жареной, – чего там еще? – всего понемногу. Чтобы Вова не голодал там, на учебе, чтобы хорошо учился. Я как раз накормила свиней, присела отдохнуть и наказала Андрею передачу снести Мовчунам. У них кто-то в Киев отъезжал. Стала описывать маршрут к их дому, а он меня прерывает: я, дескать, все знаю. Откуда ты знаешь? Видел, где живут; встретились случайно, когда гулял. Я только обрадовалась этому. Мне же и в голову тогда не приходило. Спросил он меня про расписание автобусов, а я ему на то дала разгон. Куда собрался? До Пасхи чтоб и не думал! Хотела, чтоб он подольше погостил. А надо было ему сразу ухать, тогда, глядишь, ничего бы и не случилось.