Вахтерша внимательно рассмотрела бумажку и с явным сожалением пробурчала:
— Проходите.
Вертушка в тот же момент подалась, и Иван буквально влетел в коридор, освещенный мертвенным сиянием множества люминесцентных ламп.
— За мной! — скомандовал он Тане и побежал к дверям в торце коридора.
Они оказались в большом, заполненном на три четверти амфитеатре. Впереди, с краешку пустой сцены с краснознаменным задником, возвышалась трибуна, тоже обтянутая красным. С трибуны вещал крупных размеров мужчина, лица которого отсюда было не разглядеть:
— ...и поэтому разрешите, дорогие товарищи, еще раз поздравить всех вас и нас в том числе со славным юбилеем нашего славного училища, прошедшего славный трудовой и боевой путь, и пожелать нынешнему поколению учащихся продолжить славные традиции и с честью нести трудовое знамя нашего славного коллектива...
— Что это? — спросила шепотом Таня.
— Тс-с, — сердито прошипел Иван. — Так и знал, опоздали...
— Сядем? — Таня показала на свободные места в последнем ряду.
— Нам туда, — Иван показал вперед.
Дождавшись конца речи, снискавшей средней силы аплодисменты, они двинулись по проходу вперед, минуя ряды кресел, заполненных явно скучающими подростками в темно-синей форме. Между подростками сидели люди постарше и злобно поглядывали вокруг. Какой-то подросток ловко подставил Ивану ножку, и тот пролетел вперед на два-три шага, но не упал, а только обернулся, недоумевая. Ближайший к нашкодившему пацану взрослый перегнулся к нему через два кресла и что-то прошипел. Подросток явно сник. В спину Тане, приостановившейся понаблюдать за этой сценой, полетел скомканный листок бумаги. Обернуться она не успела: Иван снова схватил ее за руку и потащил к первому ряду, пробиваясь к колоритному старичку в ярко-малиновой куртке, с седыми кудрями до плеч. Старичок заметил их, привстал, замахал, подзывая к себе — рядом с ним было два свободных кресла.
— Вот и мы! — сказал Иван, плюхнувшись в кресло слева от старичка. Таня села рядом.
— Опаздываете, молодые люди, — прошептал старичок, показывая глазами на сцену. На трибуну поднимался следующий оратор. — Ну, ничего, еще не начали. — Он наклонился к Тане. — Пандалевский Одиссей Авенирович, — представился он и протянул сухонькую руку. Таня взялась за нее, подержала и отпустила.
— Это Таня, моя жена, — прошептал Иван.
— Очень приятно, — шепотом ответил Пандалевский и отвернул голову к сцене, откуда вновь неслись слова о героическом трудовом пути, славных традициях, и достойной смене.
Таня послушала-послушала и невольно задремала, опершись об Иваново плечо.