Однако тот оказался ловким и сильным. Сойдясь с ним вплотную, Иван понял, что он совершенно трезв. Внезапно откинувшись назад, он боднул стрельца головой в лицо. Лоб у него был словно чугунный: губы у Ивана сразу стали какими-то чужими и будто непомерно увеличились в размерах. Во рту возник медный привкус крови. Стрелец дернул противника на себя, упал, уперся ему ногой в живот и перебросил через голову. Вскочил, но сзади уже повисли на плечах, пригнули к земле, подбили под колени и чем-то тяжелым треснули по голове.
Иван рванулся и оставил воротник кафтана в чужих руках. По щеке потекла горячая струйка. Он выхватил из-за голенища нож, лягнул кого-то каблуком и развернулся лицом к нападавшим.
Нож он пустил в ход, как только опять кинулись на него. Бил точными, расчетливыми ударами, коротко, жестоко, распарывая бритвенно-острым клинком сукно кафтанов и живое, напряженно трепетавшее тело. Не жалея, резал жадно тянувшиеся к нему руки, успел полоснуть по чужому, заросшему щетиной горлу. Залившись кровью, нападавший упал, забился на грязной, истоптанной земле. Захлебнулся и затих.
Выталкивая пересохшими глотками сиплый мат, ватажники вывернули из забора колья, и Иван отступил к воде. Получив сильный удар жердью в грудь, он выронил нож, и тут же другой кол обрушился ему на голову…
— Митроху прирезал. — Один из ватажников зло пнул бесчувственное тело стрельца.
— Давай их в воду. — Главарь шайки ухватил Ивана за ноги. — Нашего тоже оставлять не следует.
Попова подтащили к мосткам и скинули в реку. Раздался шумный всплеск, за ним второй — оставшиеся в живых кинули недавних непримиримых врагов в общую глубокую могилу: медленно текущая черная вода равнодушно приняла и того и другого.
— И это туда. — Ватажник размахнулся, чтобы закинуть в Москва-реку нож Ивана, но главарь остановил его:
— Ну-ка, дай глянуть! Занятная вещица. — Он вытер окровавленный клинок и сунул себе за голенище. — Пошли, и так нашумели…
Как только стихли их шаги, из зарослей кустов боязливо высунулся человек. Его согнутое годами тощее тело покрывала драная ряса, на изрядно облысевшую голову была натянута порыжелая скуфейка, пояс заменяла веревка из мочала, а за спиной висела торба. Подобрав длинную жердь, он спустился к воде и начал напряженно вглядываться в ее темную поверхность.
— Сапоги же на их были, — бормотал он, — а тут неглубоко.
Наконец его слезящиеся глаза различили неясное черное пятно на воде. Старик оживился, забрался на мостки и попробовал дотянуться до пятна жердью. Это было тело одного из погибших, упавшее на скрытую водой песчаную отмель.