— Брянов убит?.. — Фок тяжело поднялся, опираясь на саблю. — Врешь! Покажи, где… где лежит.
— За мной идите, вашбродь. Он первым на них бросился, нас не дождавшись.
Литовченко подвел Фока к лежавшему у обрыва окровавленному Брянову.
— Эх, волонтер, волонтер… В Сербии уцелел, а тут… — Капитан опустился на колени. — Погоди, дышит, кажется?.. Дышит! Фельдфебель!
— Тут я, ваше благородие, тут. Глядите, и саблю не выпустил. Как прикипела…
— Вот так с саблей и неси его. Дотащишь?
— Дотащу.
— Дождешься на берегу санитаров и первой же партии передашь. И ни на шаг от него, понял? Если гнать будут, скажешь, что я так приказал. Я, капитан Фок!
И, не оглядываясь, пошел к цепи, непривычно ссутулившись, с каждым шагом ощущая, что болит уже не занемевшее от сабли правое плечо, не изрезанная до костей левая рука, и даже не бок, проткнутый штыком, — болит все его длинное, безмерно усталое тело. А помощь все не шла, и турки собирались в очередную атаку, и до победы было куда дольше, чем до смерти.
Артиллерийские понтоны — рубленные из бревен платформы, опиравшиеся на рыбацкие шаланды, — были медлительны и неповоротливы. Отвалив от берега позже, чем понтоны с пехотой, они медленно огибали остров Адду, медленно добирались до основного русла. Уже все береговые склоны опоясались огнем, уже Фок и остаповцы намертво вцепились в свои щедро политые кровью плацдармы, уже погиб Ящинский, уже поручик Григоришвили, охрипнув от команд и слабея от раны, в шестой раз упрямо штурмовал мельницу, а артиллеристы только-только миновали стремнину Дуная.
К этому времени чуть просветлело, турки обнаружили испятнавшие всю реку понтоны, открыли частую ружейную пальбу, а батареи у Вардина начали пристрелку. Вода кипела от пуль и осколков, но понтон Тюрберта был пока цел.
Подпоручик нервничал. Он был человеком весьма активным, легко ориентировался в боевой обстановке, но ждать не любил и не умел. Понтон его батареи был до отказа забит орудиями, лошадьми, зарядными ящиками, люди стояли впритык друг к другу, и это раздражало. В сотый раз он прикидывал, куда их прибьет, как они втащат на обрыв пушки и куда в первую очередь следует направить неожиданный для турок сокрушительный картечный огонь.
— На руках втащим, Гусев?
— Втащим, ваше благородие.
— Главное — пушки. Лошадей под обрывом оставим, а снаряды — на руках.
— Донесем на руках, ваше благородие. Не беспокой ты себя понапрасну.
— Представляешь, как там Брянову достается?
— Там всем достается, — вздохнул Гусев. — Известное дело, без артиллерии.
— Господи, ну что же так медленно, что же так медленно!..