Подошел кочет к печи обрушенной, замер. Возле нее землю клюнул, точно зернышко какое нашел. Тут его и сграбастали. Выскочила из печки девчонка. Лохмотья на ней грязные, волосы всклоченные, лицо сажей черной перемазанное. Схватила девчонка кочета и шею ему — хрясть.
Жалко мне стало птицу. Да только людей жальчее.
— Вон, видишь, девка? — показал я Баяну рукой на замарашку. — Спроси иди, что тут стряслось?
А девчонка нас заметила и наутек припустила. Прямо к городским воротам спешит. Кричит что-то, на визг срывается. Что кричит? Не разберу никак. А она кочета к груди прижимает, точно драгоценность великую несет.
— Догоню я ее, — сказал подгудошник и кинулся следом.
— Зачем пугать? Она и так перепуганная, — крикнул я Баяну вдогон.
Чумазая увидела, что за ней бегут, заверещала. Споткнулась она, упала, кубарем покатилась, но добычу из рук не выпустила. Вскочила и еще быстрей понеслась.
Остановился Баян. Понял, что ему девчонку не догнать. Дождался, когда я подъеду, и говорит:
— Вот глупая девка! Я же ей ничего плохого не хотел. Чего она так?
— Ну… хотел, не хотел… — отмахнулся я. — Давай-ка лучше к городу поближе подбираться. Там-то уж, наверное, нам расскажут, чего да как…
— Ага, — кивнул Баян. — Ну а коли не расскажут, то стрелами продырявят точно.
— Да что мы? Вороги какие? Нас всего-то двое. Небось не убьют.
И мы двинулись вслед за девчонкой.
Поднялись мы на косогор, у ворот остановились. Видели мы, как створка приоткрылась, девку внутрь пропуская, да затворилась тут же. Запоры только лязгнули.
— Не сильно ждут нас в граде Муроме, — сказал я подгудошнику, спешился, чтобы горожане нас за недругов не приняли.
Подошли мы ко граду. Я в ворота постучал.
— Эй! — крикнул. — Впустите! Мы пришли с миром!
Никакого ответа.
— Сдается мне, Баян, не пустят нас в город, — сказал я подгудошнику. — Чую, что наблюдают за нами, а не показываются. Убить не убьют, но и к себе не допустят.
— Это мы сейчас посмотрим, — ответил он. — Никто бычиться не станет, если к нему в гости с радостью пришли, — достал из сумы свой бубен, ударил в него и закричал: — Эй, люди хорошие, отопритеся, отворитеся! Не со злом мы пришли, а с радостью! Я спою вам и спляшу, чудо-юдо покажу! — И с этими словами он кинул бубен мне.
Я поймал его на лету и недоуменно уставился на Баяна.
— Подстучи, Добрый! — подмигнул он мне и встал на руки.
Такой прыти я от него совсем не ожидал.
— Давай, Добрый! Давай!
И я застучал по натянутой коже.
Конечно же, у меня получалось не так красиво, как у Баяна, но я очень старался не сбиться с ритма. И вспомнился мне хевдинг Торбьерн, который все пытал — не играю ли я на арфе? Вот бы посмеялся он, когда бы увидел меня, стучащего в бубен…