И вчера еще дочь Любояра-коваля ножом вострым пыталась сердце варяжское пробить, а сегодня это же сердце, тоской любовной иссушает. И понимает Свенельд, что не пара ему Дарена.
Однорукая…
Полоумная…
На варягов сердитая..
Гонит он ее из дум своих. Сам сломя голову прочь бежит. Жизнь свою, словно коня, пришпоривает. Злится и на себя, и на нее, и на весь Мир.
Только что он поделать может? Вошла в сердце заноза, и не вынуть ее. Ни иглой, ни клещами железными. Стонет душа. Кровью обливается. А Доля с Недолей знай судьбу завивают.
Нитка белая…
Нитка черная…
Даже жалко его. И себя жалко. Ведь я такой же.
Любовью раненный…
Пусто на конюшне. Считай, что все денники пустые. Один Буян овсом хрумкает — старый мерин, для нужд хозяйских оставленный. И конюхи со старшим во главе кто куда разбежались. В щели забились, спасаясь от воеводина гнева. Тихо вокруг, только крысы в яслях шуршат.
— Эй, Кветан! — позвал воевода. Тишина в ответ.
— Спрятался, кислый хрен, — стукнул кулаком по деревянной перегородке Свенельд. — Тогда ты ответь, — обернулся он ко мне. — Готовы ли вы? Ольга со Святославом на подходе. Малая с Большой дружиной под Любичем встретились, и я сюда поспешил, чтоб дворню предупредить.
— Мы-то готовы, — ответил я. — Закрома полные. Крышу подновили, ворок [4] новым забором обнесли, отаву [5] выкосили. Сена до весны хватит. Пока табун на выгоне будет, а как снег ляжет, так сюда перегоним.
— Сам траву косил? — спросил воевода.
— Кто ж меня из града выпустит? — пожал я плечами. — Княгиня велела меня дальше ворот не пускать.
— Правильно велела, — усмехнулся Свенельд. — За стенами неспокойно. А нам отец завет дал, чтоб тебя как зеницу ока берегли.
Ну что на это сказать? Да и стоит ли?
— Что про своего не спрашиваешь? — Варяг пинком поддал крысу, выскочившую на проход. Та с визгом взвилась в воздух, шмякнулась о стену и затихла.
— Что-то больно много их развелось, — сплюнул воевода на окровавленный трупик.
— Много, — кивнул я. — Они двух котов сожрали, не подавились. Мы уже крысюка [6] выкармливаем.
— Давно?
— Третью седмицу. Из десяти трое осталось.
— Забавно, — улыбнулся Свенельд. — Надо будет посмотреть. А эту дохлятину убери. И варяг пошел к выходу из конюшни.
Я сжал зубы, нагнулся, подцепил трупик за хвост и поспешил за воеводой.
— Так как там отец?
— Жив Малко. Чего ему сделается? — бросил через плечо Свенельд.
Меня от слов его передернуло. Обида за отца резанула. Унизил его варяг, именем холопским обозвал.
— Его летом отбить хотели, — Свенельд не заметил моей обиды, — только не по зубам вашим стены любичские оказались. — Он довольно потер руки. — Кто там у вас шрамом на роже красуется?