А Андрей вдруг на карачки встал, на локтях и коленках к кагановым ногам пополз. След кровавый за ним по земле потянулся. Стонет он от боли, но упирается. Точно что-то важное кагану сказать хочет. Дополз до Святослава, сапог ему поцеловал.
— Не казни его, Пресветлый, — прошептал, а сам от боли морщится. — Этот человек более моего настрадался. Пощади его, Господом Иисусом тебя молю. Отпусти ты его. Пусть домой возвращается. У меня на него обиды нет, и ты его прости. Не людям грехи людские судить, а только Господу… — И на бок повалился, чувства от боли и слабости телесной потерял.
Опешил мальчишка, растерялся. На мать посмотрел испуганно. А та вдруг навзрыд заплакала. Словно и не княгиня вовсе, а баба простая.
— Христианин он по вере, — сказал я ей. — Андреем его зовут. Рыбак он.
— Что же это за вера такая, — сквозь слезы шепчет, — что силу людям дает за истязателей своих прощения просить?
И тихо вдруг стало. Даже дулеб замолчал. Лишь пожарище головнями потрескивает.
— Эй, Претич, — Святослав тишину нарушил. — Развяжи его. Пусть идет куда хочет. Виру он свою сполна отдал.
Утро нового дня порушенная деревенька встретила бабьим воем. Причитаниями по погибшим мужьям, сыновьям и дедам. Хоронили своих и чужих. Для дулебов отдельную яму в лесу вырыли, там их и сложили. Своим два кургана на берегу реки насыпали. Один для холопов, другой для ратников. Рядом Заруб, Веремуд и Кислица легли. Друзьями жили, друзьями в Репейские горы ушли. Меж курганов живые по мертвым тризну справили. Все, как полагается.
Только Владану отдельно похоронили, так Загляда с Малушей захотели. По древлянским обычаям, положили ее под березой белой. Ногами на восток, головой на закат. Чтобы ей видно было, как солнышко встает. Поплакали над ней, песню поминальную спели. И оставили Даждьбогову внучку.
А ранеными лекарь занялся. Попервости к Андрею он подошел. Осмотрел раны, головой покачал.
— Что? — спросил рыбак. — Не жилец я?
— Не жилец, — ответил Соломон. — Крови много потеряно, да и гвозди ржавые свое дело сделали. Гнить теперь раны начнут.
— Ясно, — вздохнул Андрей и добавил: — На все воля Божия, и все в руце Его.
Потом старый иудей ко мне подошел.
— Я смотрю, спокойно ты жить не можешь. Все на задницу свою бед ищешь?
— Я их не ищу, — попытался улыбнуться ему в ответ. — Они меня сами находят.
— Оно и видно, — вздохнул Соломон. — Рожа-то синяком сплошным. Красавец писаный.
— Рожа ничего. Поболит, да не отвалится. Главное, яйца на месте, а остальное мелочи.
Засмеялся Соломон. Говорит:
— Ну, коли шутишь, так, значит, скоро поправишься.