— Великолепно, превосходно, милейший господин Циннобер!
Наконец и Мош Терпин подскочил к малышу и громче всех завопил:
— Великолепно, превосходно, милейший господин Циннобер!
Среди гостей был и юный принц Грегор, обучавшийся в университете. Принц
был наделен приятнейшей внешностью, какую только можно себе представить, и
притом в его обращении было столько благородства и непринужденности, что
явственно сказывалось и высокое происхождение, и привычка вращаться в
высшем свете.
Принц Грегор ни на одно мгновение не отходил от Циннобера и расточал
ему непомерные похвалы как превосходнейшему поэту и искуснейшему физику.
Странное зрелище являли они друг подле друга.
Рядом со статным Грегором совсем диковинным казался этот крошечный
человечек, который, высоко задрав нос, сам едва держался на тоненьких
ножках. Однако взоры всех женщин были устремлены не на принца, а на
малыша, который беспрестанно подымался на цыпочки и тут же снова
опускался, весьма напоминая этим картезианского чертика.
Профессор Мош Терпин подошел к Бальтазару и сказал:
— Ну, что вы скажете о моем протеже, о моем любезном Циннобере? В нем
много кроется, и когда я на него погляжу хорошенько, то угадываю, какое,
собственно, тут замешано обстоятельство. Пастор, который вырастил его и
рекомендовал мне, весьма таинственно говорит о его происхождении. Но
поглядите только на его достойную осанку, на его благородное,
непринужденное обращение. Он, нет сомнения, княжеской крови, быть может,
даже принц.
В эту минуту доложили, что готов ужин. Циннобер, неуклюже ковыляя,
подошел к Кандиде, неловко схватил ее за руку и повел к столу.
Непроглядной ночью, сквозь дождь и бурю, в бешенстве бежал несчастный
Бальтазар домой.
Как итальянский скрипач Сбьокка грозил засунуть господина
Циннобера в контрабас, а референдарий Пульхер не смог попасть в министерство
иностранных дел. — О таможенных чиновниках и конфискованных чудесах для
домашнего обихода. — Бальтазар заколдован с помощью
набалдашника.
На мшистом камне в самой глуши леса сидел Бальтазар и задумчиво смотрел
вниз в расселину, где ручей, пенясь, бурлил меж обломков скал и густых
зарослей. Темные тучи неслись по небу и скрывались за горами; шум воды и
деревьев раздавался как глухой стон, к нему примешивались пронзительные
крики хищных птиц, которые подымались из темной чащи в небесные просторы и
летели вслед убегающим облакам.
Бальтазару казалось, будто в чудесных лесных голосах слышится
безутешная жалоба природы, словно сам он должен раствориться в этой
жалобе, словно все бытие его — только чувство глубочайшего непреодолимого
страдания. Сердце его разрывалось от скорби, и когда частые слезы
застилали его глаза, чудилось, будто духи лесного ручья смотрят на него и
простирают к нему из волн белоснежные руки, чтобы увлечь его в прохладную
глубь.