— Что вам надо? — гневно обратился к нему князь.
Циннобер тем временем вплотную придвинулся к князю и, с апетитом
уплетая жаворонка, чавкал от жадности. Молодой человек, обратившийся к
князю, действительно писал помянутые доклады, но…
— Что вам надобно? — вскричал князь. — Вы, надо полагать, и пера в
руках не держали? И то, что вы возле меня едите жареных жаворонков, так
что я, к величайшей моей досаде, уже примечаю жирное пятно на моих новых
кашемировых панталонах, и притом вы так непристойно чавкаете, — да все это
достаточно показывает вашу совершеннейшую неспособность к дипломатическому
поприщу. Ступайте-ка подобру-поздорову домой и не показывайтесь мне больше
на глаза, разве только достанете для моих кашемировых панталон надежное
средство от пятен. Быть может, тогда я верну вам свою благосклонность. —
Обратившись к Цинноберу, князь добавил: — Юноши, подобные вам, дорогой
Циннобер, суть украшение отечества и заслуживают, чтоб их отличали. Вы —
тайный советник по особым делам, мой любезный.
— Покорнейше благодарю, — просипел в ответ Циннобер, проглотив
последний кусок и вытирая рот обеими ручонками, — покорнейше благодарю, уж
я-то с этим делом справлюсь как подобает.
— Бодрая самоуверенность, — сказал князь, возвышая голос, — бодрая
самоуверенность проистекает от внутренней силы, коей должен обладать
достойный государственный муж. — Изрекши сию сентенцию, князь выпил
собственноручно поднесенный ему министром стаканчик данцигской золотой
водки и нашел ее превосходной. Новый советник должен был сесть между
князем и министром. Он поедал неимоверное множество жаворонков и пил
вперемешку малагу и золотую водку, сипел и бормотал что-то сквозь зубы, и
так как его острый нос едва доставал края стола, то ему приходилось
отчаянно работать руками и ногами.
Когда завтрак был окончен, князь и министр воскликнули в один голос:
— У нашего тайного советника английские манеры!
— У тебя, — сказал Фабиан другу своему Бальтазару, — у тебя такой
радостный вид, твои глаза светятся каким-то особенным огнем. Ты счастлив?
Ах, Бальтазар, быть может, тебе пригрезился дивный сон, но я принужден
пробудить тебя, это долг друга.
— Что такое? Что случилось? — спросил, оторопев, Бальтазар.
— Да, — продолжал Фабиан, — да! Я должен открыть тебе все! Мужайся, мой
друг! Подумай о том, что, быть может, нет на свете несчастья, которое не
поражало бы так больно и не забывалось бы так легко! Кандида!..
— Ради бога! — вскричал в ужасе Бальтазар. — Кандида! Что с Кандидой?
Ее уже нет на свете? Она умерла?