— Как? — вскричал он. — Фабиан, ты собрался торговать ветошью?
— Не насмехайся, — отвечал Фабиан, — не насмехайся, дорогой друг. Все
эти платья я заказывал у знаменитейших портных, надеясь когда-нибудь
избавиться от этого злосчастного проклятия, тяготеющего над моей одеждой,
но тщетно. Стоит мне надеть самый лучший сюртук, который сидит на мне
превосходно, и поносить его несколько минут, как рукава собираются к
плечам, а фалды волочатся за мной на шесть локтей. В отчаянии я велел
сшить себе вот этот спенсер с нескончаемо длинными, как у Пьеро, рукавами.
«А ну, соберитесь-ка, рукава, — думал я про себя, — растянитесь, полы,
и все придет в надлежащий вид».
Но в несколько минут с ним случилось то же самое, что и с остальным
платьем! Все уменье и все усилия самых искусных портных не могут побороть
этих проклятых чар! Что всюду, где я ни появлялся, надо мной потешались,
глумились, это разумеется само собой, но скоро мое безвинное упорство, с
каким я продолжал появляться в таком дьявольском платье, подало повод к
иным суждениям. Самым меньшим злом еще было то, что женщины укоряли меня в
безграничной пошлости и тщеславии, ибо я, наперекор всем обычаям, обнажаю
руки, видимо считая их весьма красивыми. Теологи скоро ославили меня
еретиком и только спорили еще, причислить ли меня к секте рукавианцев или
фалдистов, но сошлись на том, что обе секты до чрезвычайности опасны, ибо
обе допускают абсолютную свободу воли и дерзают думать что угодно.
Дипломаты видели во мне презренного смутьяна. Они утверждали, что своими
длинными фалдами я вознамерился посеять недовольство в народе и возбудить
его против правительства и что я вообще принадлежу к тайному сообществу,
отличительный знак которого — короткие рукава. Что уже с давних пор то
здесь, то там замечены были следы короткорукавников, коих так же надлежит
опасаться, как иезуитов, даже больше, ибо они тщатся всюду насаждать
вредную для всякого государства поэзию и сомневаются в непогрешимости
князя. Словом, дело становилось все серьезней и серьезней, пока наконец
меня не потребовал к себе ректор. Я предвидел, что будет беда, если я
надену сюртук, и поэтому явился в одном жилете. Это разгневало ректора, он
решил, что я хочу над ним посмеяться, и накричал на меня, приказав, чтоб я
через неделю явился к нему в благоразумном, пристойном сюртуке; в
противном же случае он без всякого снисхождения распорядится меня
исключить. Сегодня настал срок. О я несчастный! О, проклятый Проспер
Альпанус!