Последние слова камердинер прошептал егерю на ухо, прикрыв рот рукой.
Егерь отпрянул, состроил недоверчивую мину и воскликнул:
— Возможно ли?
— Да, — продолжал камердинер, — нет никакого сом-пения, что это наша
милость, их превосходительство, проскочило у меня промеж ног в коридоре. Я
слышал явственно, как их милость гремели стульями по комнатам и хлопали
дверьми, пока не добрались до опочивальни. Я не отважился пойти следом,
но, переждав несколько часов, подкрался к двери спальни и прислушался. И
вот их превосходительство изволят храпеть, как то у них в обыкновении
перед великими делами. Егерь! «И на земле и в небесах есть многое, о чем
еще не грезила земная наша мудрость!» — как довелось мне слышать в театре;
это говорил какой-то меланхолический принц; он был одет во все черное и
очень боялся другого, расхаживавшего в серых картонных латах. Егерь,
вчера, верно, случилось нечто весьма удивительное, что принудило их
превосходительство воротиться домой. У профессора в гостях был князь, быть
может, он что-либо проронил о том о сем, какая-нибудь приятная реформочка
— и вот министр тотчас взялся за дело, спешит с помолвки и начинает
трудиться на благо отечества. Я-то уж сразу приметил по храпу: случится
что-то значительное. Предстоят великие перемены! Ох, егерь, быть может,
нам всем рано или поздно придется снова отращивать косы! Однако ж,
бесценный друг, пойдем да послушаем как верные слуги у дверей спальни, все
ли еще их превосходительство почивают в постели и заняты своими
сокровенными мыслями.
Оба — камердинер и егерь — прокрались к дверям и прислушались. Циннобер
ворчал, храпел и свистел, пуская удивительнейшие рулады. Слуги застыли в
немом благоговении, и камердинер сказал растроганно:
— Какой, однако ж, великий человек наш милостивый господин министр!
Рано поутру в прихожей дома, где жил министр, поднялся великий шум.
Старая крестьянка, одетая в жалкое, давно полинявшее праздничное платье,
вторглась в дом и стала просить швейцара немедля провести ее к сыночку —
крошке Цахесу. Швейцар соизволил пояснить, что в доме живет его
превосходительство господин министр фон Циннобер, кавалер ордена
Зелено-пятнистого тигра с двадцатью пуговицами, а среди прислуги никого
нет, кого зовут или прозывают крошкой Цахесом. Но тут женщина, ошалев от
радости, закричала, что господин министр с двадцатью пуговицами — как раз
ее любезный сыночек, крошка Цахес. На крики старухи, па раскатистую брань
швейцара сбежался весь дом, и гомон становился все сильнее и сильнее.
Когда камердинер спустился вниз, чтобы разогнать людей, столь бессовестно
тревожащих утренний покой его превосходительства, женщину, которую все
почли рехнувшейся, уже выталкивали на улицу.