Еще при жизни своего царственного родителя Пафнутий был втайне снедаем
скорбью, оттого что, по его мнению, страна и народ были оставлены в столь
ужасном небрежении. Он решил править и тотчас по вступлении на престол
поставил первым министром государства своего камердинера Андреса, который,
когда Пафнутий однажды забыл кошелек на постоялом дворе за горами, одолжил
ему шесть дукатов и тем выручил из большой беды. «Я хочу править,
любезный!» — крикнул ему Пафнутий. Андрес прочел во взоре своего
повелителя, что творилось у него на душе, припал к его стопам и со всей
торжественностью произнес:
— Государь, пробил великий час! Вашим промыслом в сиянии утра встает
царство из ночного хаоса! Государь, вас молит верный вассал, тысячи
голосов бедного злосчастного народа заключены в его груди и горле!
Государь, введите просвещение!
Пафнутий почувствовал немалое потрясение от возвышенных мыслей своего
министра. Он поднял его, стремительно прижал к груди и, рыдая, молвил:
— Министр Андрес, я обязан тебе шестью дукатами, — более того — моим
счастьем, моим государством, о верный, разумный слуга!
Пафнутий вознамерился тотчас распорядиться отпечатать большими буквами
и прибить на всех перекрестках эдикт, гласящий, что с сего часа введено
просвещение и каждому вменяется впредь с тем сообразовываться.
— Преславный государь, — воскликнул меж тем Андрес, — преславный
государь, так дело не делается!
— А как же оно делается, любезный? — спросил Пафнутий, ухватил министра
за петлицу и повлек его в кабинет, замкнув за собою двери.
— Видите ли, — начал Андрес, усевшись на маленьком табурете насупротив
своего князя, — видите ли, всемилостивый господин, действие вашего
княжеского эдикта о просвещении наисквернейшим образом может расстроиться,
когда мы не соединим его с некими мерами, кои, хотя и кажутся суровыми,
однако ж повелеваемы благоразумием. Прежде чем мы приступим к просвещению,
то есть прикажем вырубить леса, сделать реку судоходной, развести
картофель, улучшить сельские школы, насадить акации и тополя, научить
юношество распевать на два голоса утренние и вечерние молитвы, проложить
шоссейные дороги и привить оспу, — прежде надлежит изгнать из государства
всех людей опасного образа мыслей, кои глухи к голосу разума и совращают
народ на различные дурачества. Преславный князь, вы читали «Тысяча и одну
ночь», ибо, я знаю, ваш светлейший, блаженной памяти господин папаша — да
ниспошлет ему небо нерушимый сон в могиле! — любил подобные гибельные
книги и давал их вам в руки, когда вы еще скакали верхом на палочке и
поедали золоченые пряники. Ну вот, из этой совершенно конфузной книги вы,
всемилостивейший господин, должно быть, знаете про так называемых фей,
однако вы, верно, и не догадываетесь, что некоторые из числа сих опасных
особ поселились в вашей собственной любезной стране, здесь, близехонько от
вашего дворца, и творят всяческие бесчинства.