Пафнутий остался несказанно доволен предложениями своего министра, и
уже на другой день было выполнено все, о чем они порешили.
На всех углах красовался эдикт о введении просвещения, и в то же время
полиция вламывалась во дворцы фей, накладывала арест на все имущество и
уводила их под конвоем.
Только небу ведомо, как случилось, что фея Розабельверде, за несколько
часов до того как разразилось просвещение, одна из всех обо всем узнала и
успела выпустить на свободу своих лебедей и припрятать свои магические
розовые кусты и другие драгоценности. Она также знала, что ее решено было
оставить в стране, чему она, хотя и против воли, повиновалась.
Меж тем ни Пафнутий, ни Андрес не могли постичь, почему феи, коих
транспортировали в Джиннистан, выражали столь чрезмерную радость и
непрестанно уверяли, что они нимало не печалятся обо всем том имуществе,
которое они принуждены оставить.
— В конце концов, — сказал, прогневавшись, Пафнутий, — в конце концов
выходит, что Джиннистан более привлекательная страна, чем мое княжество, и
они подымут меня на смех вместе с моим эдиктом и моим просвещением,
которое теперь только и должно расцвесть.
Придворный географ вместе с историком должны были представить
обстоятельные сообщения об этой стране.
Они оба согласились на том, что Джиннистан — прежалкая страна, без
культуры, просвещения, учености, акаций и прививки оспы, и даже, по правде
говоря, вовсе не существует. А ведь ни для человека, ни для целой страны
не может приключиться ничего худшего, как не существовать вовсе.
Пафнутий почувствовал себя успокоенным.
Когда прекрасная цветущая роща, где стоял покинутый дворец феи
Розабельверде, была вырублена и в близлежащей деревне Пафнутий, дабы
подать пример, самолично привил всем крестьянским увальням оспу, фея
подстерегла князя в лесу, через который он вместе с министром Андресом
возвращался в свой замок. Тут она искусными речами, в особенности же
некоторыми зловещими кунштюками, которые она утаила от полиции, загнала
князя в тупик, так что он, заклиная небом, молил ее довольствоваться
местом в единственном, а следовательно, и самом лучшем по всем государстве
приюте для благородных девиц, где она, невзирая на эдикт о просвещении,
могла хозяйничать и управлять по своему усмотрению.
Фея Розабельверде приняла предложение и, таким образом, попала в приют
для благородных девиц, где она, как о том уже было сказано, назвалась
фрейлейн фон Розенгрюншен, а потом, по неотступной просьбе барона
Претекстатуса фон Мондшейна, фрейлейн фон Розеншен.