Одним словом, чем больше всматриваешься в организм управления губерний, тем
более изумляешься мудрости учредителей: слышно, что Сам Бог строил незримо
руками государей. Все полно, достаточно, все устроено именно так, чтобы
споспешествовать в добрых действиях, подавая руку друг другу, и останавливать
только на пути к злоупотреблениям. Я даже и придумать не могу, для чего тут
нужен какой-нибудь прибавочный чиновник; всякое новое лицо тут не у места,
всякое нововведение — ненужная вставка. А между тем нашлись же такие правители
губерний, как вы сами знаете, которые пристегнули ко всему этому множество
разных чиновников по особым поручениям, множество всяких временных и
следственных комитетов, разложили и раздробили действия всякой должности и
сбили чиновников так, что они потеряли и последние понятия о пределах точных
своего поприща. Хорошо, что вы этого не сделали, потому что вы и тогда понимали
это дело лучше других. Вы очень хорошо знаете, что приставить нового чиновника
для того, чтобы ограничить прежнего в его воровстве, значит сделать двух воров
наместо одного. Да и вообще система ограничения — самая мелочная система.
Человека нельзя ограничить человеком; на следующий год окажется надобность
ограничить и того, который приставлен для ограниченья, и тогда ограниченьям не
будет конца. Эта пустая и жалкая система, подобно всем другим системам
отрицательным, могла образоваться только в государствах колониальных, которые
составились из народа всякого сброда, не имеющего национальной целизны и духа
народного[163], где неизвестны ни
самоотверженье, ни благородство, а только одни корыстные личные выгоды. Нужно
оказать доверье к благородству человека, а без того не будет вовсе
благородства. Кто знает, что на него глядят подозрительно, как на мошенника, и
приставляют к нему со всех сторон надсмотрщиков, у того невольно отнимаются
руки. Нужно развязать каждому руки, а не связывать их; нужно напирать на то,
чтобы каждый держал сам себя в руках, а не то, чтобы его держали другие; чтобы
он был строже к себе в несколько раз самого закона, чтобы он видел сам, чем он
подлец перед своей должностью; словом — чтобы он был введен в значенье высшей
своей должности. А это может сделать только один генерал-губернатор, если он не
пренебрежет постигнуть сам всякую должность в ее истинном существе и мысленно
прослужить сам на месте того чиновника, которого бы захотел он ввести в полное
значенье его должности. Вследствие этого все ваши сношенья с чиновниками будут
самоличны, без всяких секретарей и мертвой бумажной переписки, а от этого и
ваша собственная канцелярия сделается маленькой и вовсе не будет походить на те
чудовищные, огромные канцелярии, какие заводят другие начальники. Эти же
громадные канцелярии, как вы уже сами знаете, наносят много вреда тем, что
отберут у всех чиновников их дела, образуют собою вдруг новую инстанцию и,
стало быть, новые затруднения, дадут нечувствительно образоваться какому-нибудь
новому полномочному лицу, иногда вовсе ни для кого не зримому, в виде простого
секретаря, но через руки которого станут проходить все дела; у секретарей
явится какая-нибудь любовница, из-за ней — интриги, ссоры, а с ними вместе и
сам черт путаницы, который как тут во всякое время; и дело кончится тем, что,
сверх нанесенья новых беспорядков и сложностей, пожрется несметное количество
казенных сумм. Храни вас Бог от заведенья канцелярии. Иначе и не объясняйтесь
ни с кем, как лично. Как можно пренебречь разговором с человеком, особенно,
если разговор близок к нему самому, к исполненью его обязанностей и долга,
стало быть, близок к самой душе его? Как можно променять такой разговор на
пустые газетные толки и мертвые речи о всяком вранье, набираемом из лживых
европейских журналов? О долге человека можно так разговориться, что обоим
покажется, как бы они беседуют с ангелами в присутствии Самого Бога. Говорите
же так с вашим подчиненным, то есть — наставительно и питательно его душе! Не
забудьте, что на русском языке, — я разумею не тот язык, который изворачивается
теперь в житейском обиходе, и не книжный язык, и не язык, образовавшийся во
время всяких злоупотреблений наших, но тот истинно русский язык, который
незримо носится по всей русской земле, несмотря на чужеземствованье наше в
земле своей, который еще не прикасается к делу жизни нашей, но, однако ж, все
слышат, что он истинно русский язык — на этом языке начальник называется отцом.
Будьте же с ними, как отец с детьми, а отец с детьми не заводит бумажных
переписок и напрямик изъясняется с каждым из них. Так поступая, введете вы
каждого в познанье его должности и сделаете истинно великий подвиг.