, что
писатель сказал глупость или нелепость, или же выразился вообще необдуманно и
незрело. Оно не станет разбирать, кто толкал его под руку: близорукий ли
приятель, подстрекавший его на рановременную деятельность, журналист ли,
хлопотавший только о выгоде своего журнала. Потомство не примет в уважение ни
кумовство, ни журналистов, ни собственную его бедность и затруднительное
положение. Оно сделает упрек ему, а не им. Зачем ты не устоял противу всего
этого? Ведь ты же почувствовал сам честность званья своего; ведь ты же умел
предпочесть его другим, выгоднейшим должностям и сделал это не вследствие
какой-нибудь фантазии, но потому, что в себе услышал на то призванье Божие,
ведь ты же получил в добавку к тому ум, который видел подальше, пошире и
поглубже дела, нежели те, которые тебя подталкивали. Зачем же ты был ребенком,
а не мужем, получа все, что нужно для мужа? Словом, еще какой-нибудь
обыкновенный писатель мог бы оправдываться обстоятельствами, но не Державин. Он
слишком повредил себе тем, что не сжег, по крайней мере, целой половины од
своих. Эта половина од представляет явленье поразительное: никто еще доселе так
не посмеялся над самим собой, над святыней своих лучших верований и чувств, как
это сделал Державин в этой несчастной половине своих од. Точно как бы он
силился здесь намалевать карикатуру на самого себя: все, что в других местах у
него так прекрасно, так свободно, так проникнуто внутреннею силою душевного
огня, здесь холодно, бездушно и принужденно; а что хуже всего — здесь повторены
те же самые обороты, выражения и даже целиком фразы, которые имеют такую
орлиную замашку в его одушевленных одах и которые тут просто смешны и походят
на то, как бы карлик надел панцирь великана, да еще и не так, как следует.
Сколько людей теперь произносит сужденье о Державине, основываясь на его пошлых
одах. Сколько усумнилось в искренности его чувств потому только, что нашли их
во многих местах выраженными слабо и бездушно; какие двусмысленные толки
составились о самом его характере, душевном благородстве и даже неподкупности
того самого правосудья, за которое он стоял. И все потому, что не сожжено то,
что должно быть предано огню. Приятель наш П…н имеет обыкновение, отрывши,
какие ни попало, строки известного писателя, тот же час их тиснуть в свой
журнал, не взвесив хорошенько, к чести ли оно или к бесчестью его. Он скрепляет
это дело известной оговоркой журналистов: «Надеемся, что читатели и потомство
останутся благодарны за сообщение сих драгоценных строк; в великом человеке все
достойно любопытства»