Он подался назад — и к забору, его тотчас же настигли и сбили с ног. Почти в это же мгновение княжеская челядь покрыла его дерюгой, чтобы он малость призадохнулся, и стала бить его сапогами. Потом его кинули на подводу и повезли до завтра в воронежскую усадьбу князя. Тут было и свое узилище, и погреб с дыбою, и палач для крепостных…
Поздней ночью Молчан очнулся, попил из корца воды, стал думать, как помочь своей беде. И вдруг спохватился — где рябовские золотые?
Золотые оказались в сапогах, княжеская челядь его не разула.
Попив еще воды и отдышавшись, Молчан подполз к дверям и окликнул караульщика.
— Чего тебе? — спросил грубый голос.
— Взойди! — попросил Молчан.
— Эва! — сказал караульщик. — Взойди! Хитер-бобер! Не велено нам.
— Серега, что ли? — хитро спросил Молчан.
— Серега давеча сменился.
— А тебя как величают? Лукашкой, что ли? — гадал Молчан.
— Семка я…
— Гордеевский, что ли?
— Не… Парфеновский…
— Парфеновский, Семка! — радостно, шепотом сказал Молчан. — Родня, ей-богу родня! Да ты, небось, крестником приходишься деду моему… Слышь! У меня золото есть. Много! Отпусти, отдам…
Семка усмехнулся, было слышно, как он почесывается за решетчатой дверью.
— Золото?..
— Ей-ей, золото! — громче, смелее заговорил Молчан. — Не отпустишь — все едино достанутся деньги князю. А денег много, с ними чего хочешь делай. Женатый ты?
— Нет, не женатый…
— Вот и вовсе ладно. Со мной казаковать пойдешь. Ты только погляди…
Он просунул сквозь решетку монету, караульщик взял ее, подивился:
— И верно, золото…
— Думай, Семка. Как рассветет — поздно будет…
Семка подумал, сказал со вздохом:
— Не я один. У ворот опять караульщик стоит, по улице хожалый ходит. Пропадем все…
— Золота много! — сказал Молчан. — Ты меня слушай, Семен, слушай чего скажу… Коней надо еще свести. На конях уйдем! На Волгу! Слушай, друг, у меня там народишко есть — кремень мужики. А продашь меня — все едино золото князю достанется. Ты наклонись пониже, слушай чего скажу… У меня золота кошелек полный. Поди, взбуди Серегу, иных ребят — всем хватит…
Еще не стало рассветать, когда Семка, сам не дыша от страха, отворил дверь узилища. Караульщика у ворот Молчан ударил ломом, тот упал не крикнув, словно куль с шерстью. Семен в это время выводил с конюшни лошадей. Хожалый за тыном постукивал колотушкой, покрикивал: «слушай!» Его тоже пришлось оглушить. Да и что их, боярских холуев-караульщиков, жалеть?
Днем беглецы были уже в безопасном от Воронежа расстоянии, ехали не торопясь. Молчан спрашивал, где хоронятся беглые, как их отыскивать. Семен толком ничего не знал.